– Ты что-то сегодня молчаливый, – говорит Уолласу Эмма, и у него все обрывается внутри.
– Просто ем.
– Все в порядке?
– Угум, – улыбается он, но Эмму не обманешь. Она кладет руку ему на ногу. И снова спрашивает, понизив голос, чтобы не услышали другие:
– Правда в порядке?
Что ему на это ответить? Что все одновременно в порядке и не в порядке, что он как бы с ними, но в то же время и нет, и вообще предпочел бы оказаться у себя в комнате?
– Устал просто, – говорит Уоллас.
– А когда ты вчера ушел? – спрашивает Винсент. Уоллас, даже несмотря на очки, чувствует, что тот сверлит его взглядом, и понимает, что на чем-то попался.
– Я ушел утром, – отвечает он, не успев придумать ничего другого.
– Ясно, просто мы все сидели во дворе, а ты в какой-то момент взял и испарился, – говорит Винсент. – Что довольно забавно, учитывая… что это ты кашу заварил.
Уоллас слизывает сахарную пудру с уголка рта и переводит дыхание, стараясь успокоиться.
– Правда? Я? А я-то думал, это вы с Коулом.
– О, нет, Уоллас, это сделал ты.
– Винсент, – пытается унять его Коул.
– Это ты распустил свой длинный язык, а потом решил… Черт, не знаю, что ты там решил, но в итоге ты просто исчез. Как же так, Уоллас?
– Я не хотел затевать скандал, – оправдывается Уоллас. – Мне очень жаль, что все так вышло, но я не хотел.
– Серьезно? – продолжает нападать Винсент. – То есть ты не пытался подгадить другим из-за того, что сам несчастен? Из-за того, что злишься? И сам не знаешь, чего хочешь? Не так все было?
– Нет, – отвечает Уоллас, но произносит он это очень тихо.
– По-моему, Уоллас, не стоит тебе совать нос в чужие дела. Не то однажды сломаешь кому-нибудь жизнь.
– Это несправедливо, – вступает Миллер. – Перестань.
– А в чем дело, Миллер? Он влез, куда не просили.
– Малыш, – увещевает Коул. Щеки его горят. Он виновато смотрит на Уолласа, но тот лишь качает головой. В конце концов, он сам все это начал. Он заслужил.
– Нечестно винить Уолласа. Мы же друзья. Все иногда лажают, хорош уже, – вмешивается Ингве.
– Ничего, Ингве, пускай, – пожимает плечами Уоллас. – Винсент явно очень зол на меня. Все нормально.
– Все нормально, – повторяет Винсент. – Знаешь, Уоллас, если у тебя нет парня, это не значит, что мы все тоже должны страдать за компанию.
– Верно, – говорит Уоллас. – Ты прав.
– Винсент, – встревает Эмма. – Успокойся уже.
– Нет, Эмма. Я должен это сказать. А то он просто не понимает. Не понимает, что чужие отношения – это ему не игрушки. Что он не имеет права гадить другим. Это настоящая жизнь, Уоллас. Понял меня? Настоящая жизнь.
Уоллас медленно кивает, стараясь, чтобы кивок вышел безупречным, чтобы в нем чувствовалось искреннее раскаяние. У него получится. Каяться, покаянно склонять голову – это важные жизненные навыки.
– Извини, – говорит Уоллас. – Прости за то, что доставил тебе столько неприятностей. За то, что обидел тебя. Я просто не подумал.
– Ты просто не подумал, – фыркает Винсент. – Просто не подумал о последствиях. О том, что кто-то пострадает. А это не игра, Уоллас. Это моя жизнь. И жизнь Коула. В следующий раз, уж будь добр, думай о других.
– Обязательно. Прости, – тихо отзывается Уоллас. В горло словно влили расплавленный асфальт. Миллер и Коул в панике переглядываются. Эмма гладит его по колену и лепечет что-то успокаивающее. Винсент снова принимается хлебать свою мимозу.
– Уоллас, – начинает Коул, но Уоллас поднимает на него глаза и улыбается.
– Все хорошо, Коул. Все в порядке.
Все потрясенно молчат, но вскоре тишину нарушает бренчание ножей и вилок. Прямо как вчера за ужином, когда Роман унизил его, а все, как ни в чем не бывало, вернулись к еде, вежливо отказываясь замечать, что ему нанесли удар. Уолласу не грустно. Ни скорбь, ни отчаяние его не переполняют. В конце концов, он был к этому готов. Со вчерашнего вечера ожидал ответного удара. Даже удивительно, что Винсенту на это потребовалось так много времени. Уоллас вытирает губы салфеткой и отправляет в рот еще кусочек блинчика.
Старательно жует, хотя вкуса почти не ощущает. Миллер смотрит на него с тревогой, словно ждет, что он в любой момент испарится. Уоллас запивает блинчик кофе.
– А ты, Эмма, чем сегодня будешь заниматься? – спрашивает он.
– Ой, наверно, просто посплю, – смеется она. – Или почитаю.
– Я тоже, – подхватывает Уоллас. – Взял вчера в библиотеке книгу, про которую Том говорил. Пока нравится.
– Правда? – криво усмехается она. – Не говори Тому, не то он постоянно будет тебе что-нибудь советовать.
– А я совсем не против, – заверяет Уоллас. Том их не слушает, слишком занят своими блинчиками и беконом. Заедать стресс явно вошло у него в привычку. Он всегда свирепо набрасывается на еду, когда что-то его нервирует. Уолласу это знакомо. У него и самого от волнения разыгрывается зверский аппетит. – Что ты сейчас читаешь?
– Ой, я на строгой диете, одна Джуди Блум, – отвечает Эмма. – Классика, сам понимаешь.
Они невесело смеются. Глаза у Эммы красные. Она снова злится из-за того, как с ним обошлись, но, как и все остальные, не произносит ни слова.
– О чем это вы там шепчетесь? – спрашивает Ингве. – Расскажите всем, мы тоже хотим посмеяться.
– Мы обсуждаем книги, – с вызовом заявляет Эмма. – Ну, знаешь, настоящие взрослые книги.
Ингве смотрит на них с любопытством, наклоняется поближе и произносит заговорщицким шепотом:
– Обожаю настоящие взрослые книги.
Эмма не знает, как на это реагировать. Уоллас смеется. А Лукас объясняет:
– Вообще-то он не врет. Он очень любит русскую литературу. А еще Мьюра – по неясным причинам.
Эмма хмурит брови. А Том, внезапно заинтересовавшись разговором, вскидывает голову.
– Русская литература? Я сейчас как раз работаю над ее критическим анализом, – сообщает он. – Там столько измен, – от последнего слова Коул и Винсент вздрагивают. Уоллас наблюдает за ними – за тем, как они вдруг меняются в лице, напрягаются, застывают. – Ну знаете, эти русские. У них очень строгие моральные нормы.
Ингве кивает и смущенно ерзает, осознавая всю неловкость ситуации.
– Да, милый, точно, – подхватывает Эмма. – Очень строгие моральные нормы.
– Некоторые считают, что Толстой…
– Пойдем сегодня на яхте? – спрашивает Миллер у Ингве.
– А ты хочешь? Можно.
– Я бы с удовольствием, – говорит Эмма.
