– Предполагается, что окрашивание подтвердит предыдущие результаты, – помолчав, медленно произносит он, тщательно обдумывая каждое слово, пытаясь вспомнить, чего ради он вообще затеял этот опыт. – Результаты твоей прошлогодней работы. Мы должны повторить их, и, собственно, этим я и занимался… повторял…
– И это заняло у тебя месяц.
– Да, Кэти. Это заняло у меня месяц.
– Просто, знаешь ли, у меня ощущение, что мне быстрее было бы самой все сделать, чем дожидаться результатов от тебя.
– Что ж, возможно, но это мой проект.
– Но статья не твоей фамилией подписана, не так ли, Уоллас? Это не твоя научная работа.
– И моей тоже.
– Твоя в списке авторов значится третьей.
– Верно, и все же она там есть. И проект по-прежнему мой.
– Но ты не… Не… – Кэти не то чтобы хмурится. Не то чтобы смотрит сердито. Нет, кажется, она пытается сформулировать суть того, что ее смущает и чего она никак не может понять. У нее взгляд человека, который судорожно копается у себя в голове, ворошит разрозненные мысли. Уоллас знает, она хочет сказать, что он работает недостаточно усердно, что ему недостает упорства. И старается подобрать для этого самые мягкие и вежливые выражения.
– Это моя работа, – негромко, но твердо произносит он. – Моя работа, Кэти. Я стараюсь изо всех сил. Извини, если тебе кажется, что все идет слишком медленно.
– Ладно, хорошо, но ты не можешь прохлаждаться, пока другие трудятся, Уоллас.
– Я не прохлаждаюсь. Я делаю свою работу, – отвечает он. – Делаю все, что могу.
– Что ж, наверное, в тех случаях, когда твоих усилий недостаточно, лучше отойти в сторону. Ну, объективно, если ты сам не можешь справиться, эгоистично стоять на пути у других.
– А разве я стою у тебя на пути, Кэти? Так ты считаешь?
Кэти не отвечает. Даже не смотрит на него. Теперь она всем весом наваливается на стол и скрещивает ноги. Из другой части лаборатории доносится монотонный стук, звон лабораторной посуды. Шум воды. Уолласу становится холодно. Пальцы немеют.
Если он стоит у Кэти на пути, он отойдет в сторону. Если он стоит у нее на пути, он даст ей то, чего она хочет. Но она не хуже его знает: тот факт, что она может провести тот же эксперимент быстрее и эффективнее, не означает, что у нее есть время им заниматься. Крупный проект не просто так поделили между несколькими сотрудниками: он взял на себя техническую часть, чтобы Кэти могла полностью посвятить себя более сложным экспериментам, потому что со всем сразу ей не справиться. Иногда приходится признать, что и у тебя есть пределы, что быть способным что-то сделать не означает иметь возможность это сделать. И Кэти этим страшно недовольна. У нее на лице написано, как все это ее бесит.
Вздохнув, она говорит:
– Ладно, давай уже просто побыстрее разделаемся с этой фигней. Я устала ждать, – развернувшись, она добавляет: – Выполни свою часть работы, Уоллас.
– Хорошо, – отвечает он. Ее слова неприятно жалят. У Уолласа болит голова. В лаборатории слишком светло. Что ему теперь делать? Впрочем, времени подумать над этим у него не остается, потому что из комнаты отдыха выходит Эдит. И, заметив Уолласа, направляется прямиком к нему.
– Уоллас, – голос у нее скрипучий, в нем неожиданно слышится южный акцент. – Есть минутка?
– Конечно, – отвечает он. – Конечно.
– Отлично, – теперь она улыбается. – Пройдем в мой кабинет.
Кабинет у Эдит угловой. Из окон его открывается вид на высящийся в отдалении мост и крепкие приземистые деревья. Еще из него видно заросли можжевельника, теннисные корты и даже кусочек озера. Сама комната просторная и светлая. На письменном столе множество книг и бумаг, но все они аккуратно разложены, и потому кажется, что на столе царит идеальный порядок. Эдит высокая. Любит прямые четкие линии. У нее стильная короткая стрижка и строгие очки, как у библиотекарши из мультфильма. Она придвигает Уолласу стул, а сама садится напротив, скрестив ноги.
– Итак, Уоллас, – начинает она и слегка разводит руки в стороны, – слышала, тебе в последнее время туго пришлось.
Уоллас не торопится отвечать на этот пробный выпад. Если он сразу с ней согласится, следующий удар она нанесет прямо в грудь. Если же попытается все отрицать, она уличит его во лжи, призвав на помощь сведения, полученные от Даны, Кэти и других, от его коллег, от профессоров – от всей своей армии шпионов, тайно наблюдающих за каждым его шагом. Эдит ждет его ответа с выражением милостивого сочувствия на лице.
– Да, было жарковато, – с улыбкой признает он, стараясь поддержать заданный ею тон легкой озабоченности.
– Расскажи мне об этом. Очень жаль, что меня не было в городе.
А где, кстати, она была? В Копенгагене или в Лондоне? Еще у них с мужем, Жаном-Мишелем, американцем французского происхождения, есть квартира в Париже. В течение года случаются довольно долгие периоды, когда Эдит отсутствует в его жизни. Она много путешествует, часто выступает с лекциями о своих исследованиях – о тех, что ведет тут, в лаборатории, – и о науке в целом. В каком-то смысле ее можно назвать миссионером. И Уоллас даже понимает, почему так. В разговоре с Эдит легко почувствовать себя центром вселенной, поверить, что твои заботы – какими бы мелкими и обыденными они ни были – стоят внимания. Проблема в том, что с тем же вниманием она подходит и к твоим недостаткам – даже самым незначительным. Это касается всех, кроме Даны, у той словно бы есть врожденный иммунитет против этой стороны характера Эдит.
– Просто как-то все навалилось. Мои эксперименты…
– Да, знаю, на чаши попала грязь.
– Точно. И я потерял все летние результаты.
– Это прискорбно, – хмурится она. – Жаль слышать, что тебе пришлось так нелегко.
– Все нормально, – машинально отвечает он. Она опускает руки на колени и несколько раз медленно кивает.
– Я вчера получила мейл от Даны, и должна сказать, у меня волосы встали дыбом, Уоллас.
– Да? – спрашивает он. – И что в нем было?
– Пожалуйста, не надо, Уоллас. Не притворяйся, что не знаешь, о чем было письмо.
– Ясно, – отвечает он. – Ясно, я понял.
Эдит хмурится, на щеках ее играют желваки. Затем она продолжает:
– Меня беспокоит, что вы грызетесь и создаете в лаборатории нездоровую атмосферу.
– Я понимаю, почему вам так показалось, – говорит Уоллас. – Но я такого не хотел.
– В моей лаборатории не может работать мизогин, Уоллас, – резко бросает она и смотрит Уолласу прямо в глаза, от чего ему внезапно хочется разрыдаться. Веки жжет от нахлынувших слез, но ему все же удается сдержаться. Уоллас старается дышать медленно и глубоко.
– Я не мизогин, – говорит он. – Не мизогин.
– Данино письмо… Уоллас, я ничего более ужасного за всю жизнь не читала. И подумала, что это не может быть правдой.
