В общем, я стоял на цыпочках на столе, рядом с машинкой, в волосах осколки, во рту сухо, вокруг темно, рука тянулась бы к флит-пистолету
[151], будь у меня хоть где-нибудь флит-пистолет; и я слушал звуки с той стороны забора.
И шли они из комнаты Минди Металман. За белой занавеской – тени. А также звуки… как аромат, еле слышные, но пронзающие… страсти, коей предавались, а не персоны, коей отдавались. И я, встав на четвереньки на столе посреди бумаг, осколков и противоаллергических капсул, выглянул и увидел на дорожке у дома Металманов странный бордовый «мустанг» с огромными задними колесами, и занавеска танцевала с тенью, и над машиной и домом медленно, жидко пульсировал алый огонек антенны-башни, вторя спазмам моего одурманенного сердца и становясь моей же падающей звездой. И вот звуки Минди Металман, в другом мире, мире жидких пульсаций; и мысль о ком-то мне неизвестном, кто делит этот мир с ней, мысль о том, что некий реальный человек с большими задними колесами с ней, сейчас, все это погнало меня со стола в ванную: вскарабкаться на корзину с бельем, смахнуть горячих насекомых, слушать лампочку. Ибо моя сухая, вялая, забитая пыльцой голова решила: если нам удастся поймать здесь нечто подобное, мы с насекомыми сможем сбросить туфли и выпить пива.
Я сказал ей, нет я не пойду с тобой ни на какое шоу детского гимнастического питания.
И когда она спрашивает почему, я говорю, спроси Ланга.
Я говорю ради бога, утром можешь не приходить. Сходи погуляй. Будь трехмерной. Распишись на заднице.
И она говорит я поеду почитаю немного бабушке.
И я говорю давай, спроси истинного юного Ланга, с кем пойти в Эривью, он в соседней комнате.
И она стоит там в своих кедах и говорит, не дави на меня. Дорогая дорогая дорогая, расскажи мне о развороте говорю я.
Как бы, того-этого, вернуть ее всю, в мою сеть, заново. В кабинке. Холл огласится, воссияет. Я купил мятных леденцов.
Линор что такое чувствовать что либо убьешь либо умрешь. Неужели мы становимся насекомыми, в поле света, и либо ты его только желаешь, либо гасишь?
Между вчера и мной лежит такое вот поле.
От леденцов холодно, когда я всасываю воздух. Всос воздуха равен вздоху. Ужин, с Минди Металман? О да о нет.
Сгоревший дом стоит изыскан и все устроено вокруг но ныне все черно и пусто легко как перышко как пыль и клекот на ветру. Туалет нетронут, тихо пульсирует, пока ветер продувает пустые ребра, веет, веет насквозь.
Раз, Два, Три, Четыре: полная белиберда, говорит его Линор.
/г/
– Я знаю то, что знаю, ну и всё.
– Что значит «я знаю то, что знаю»?
– Я знаю всю историю.
– Ну, если я не знаю историю, я, понятно, не знаю, знаешь ли историю ты.
– Историю Энди.
– Что, в смысле, его историческую историю, историю его жизни или чем он тут занимался, или что?
– Ты такая смешная.
– Почему я смешная?
– Материал не тот же самый, между прочим.
– Похожий. Цвет тот же.
– Но текстура другая. Мне нужна текстура тонкого хлопка, такая блеклость и квелость, такое качество, будто он вот-вот расползется.
– Ну, может, вам… тебе следует знать, что этому конкретному платью типа десять лет, поэтому оно тонкое. Не знаю, чего ты так зациклилась на этом платье.
– Я бы его у тебя купила, но, раз уж оно тебе в обтяжку, на меня оно просто не налезет.
– Кто сказал, что я его продам?
– Значит, нам нужен этот цвет, но материал потоньше, более хлопковый.
– Оно в любом случае Линорино. Я не могу продать Линорино платье. Я должна его у нее купить, что, наверное, так и так сделаю, учитывая Ника, но продать тогда точно не продам. Понимаешь?
– Расслабься. На меня оно так и так не налезет.
– …
– Я обедаю в кафетерии в каком-то универмаге Маврадяна, Кливленд, штат Огайо. Алан с Маффином умрут от зависти.
– Это реально обалденный универмаг. Не надо его недооценивать.
– Ассортимент тканей здесь даже не так себе.
– Я скажу тебе названия других магазинов, но пойти туда с тобой, думаю, не смогу. Если я потрачу на обед больше часа, Валинда эмболирует.
– Она меня как-то не воодушевляет.
– Ее не так просто узнать как личность. Как узнаешь, всё в порядке. Ей не понравился твой жакет, может быть. Она не особо любит тех, у кого денег куры не клюют. А ты точно из этих.
– …
– В смысле, у кого не клюют.
– …
– И это, если ты меня извинишь, меня типа удивляет: зачем тебе даже думать о том, чтобы даже временно работать на коммутаторе «Част и Кипуч»? Что, не пойми меня неправильно, вовсе не какая-то ужасная работа, я ее вовсе не принижаю, просто она не такая увлекательная, а конкретно сейчас особенно беспокойная, мучение одно, из-за неполадок на линии, и, может, ты знаешь, а может, не знаешь, но платят за это всего четыре в час, ни разу не королевские деньги.
– Деньги вообще не проблема. Я в отпуске. У меня безразмерный отпуск, практически, отдыхаю от карьеры. Розничные цены на еду в ближайшие недели вроде не поднимутся.
– Ну и работка. Поверить не могу. Не могу поверить, что это ты.
– …
– Эй, скажи еще раз.
– Не здесь, Кэнди.
– Давай. Тут шумно, никто не услышит. Пожалуйста.
– Ну правда.
– Пожалуйста.
– К оплате: семнадцать пятьдесят. Наличные: двадцать долларов. Сдача: два пятьдесят.
– Просто суперически.
– Со временем всё менее и менее суперически, поверь мне.
– То есть ты бы пошла в «Че и Ка», чтоб быть рядом с Энди.
– Может быть, типа.
– Если можно поинтересоваться: типа что? И зачем тебе копия этого платья? Не понимаю.
– Экая ты любопытная.
– Мы с тобой и так достаточно похожи. Зачем тебе мое платье?
– Я же сказала, минуту назад. Как ты заметила, это Линорино платье, а не твое.
– Ладно, технически оно Линорино, если вдаваться в технические подробности. И это платье было на ней, когда вы с ней познакомились.
– И когда они с Энди познакомились.
– Ага.
– Ага.
– И что?
– Я знаю то, что знаю.
– Может, поделишься немного тем, что знаешь, со мной?
