– Не знаю, – произнесла Линор через минуту, дыша на холодное окно. Она смотрела, как сказанное затуманивает саму возможность выглянуть наружу. – Не знаю, что думать, старина Ланг Встанг-Шланг. Скажи, что мне думать, пожалуйста, и я так об этом и подумаю.
– Ну, Линор, это вообще не разговор.
Линор ничего не сказала.
– И ты бы звала меня Энди, – сказал Ланг. – Ты бы не звала меня никак, кроме как Энди, думаю я.
– Вот что нам вообще-то нужно, – сказала Линор, кивая, с закрытыми глазами. – Нам нужна откровенность. Нам нужен контроль, только с откровенностью. Никаких больше игр. Люди говорят мне, что делать, думать, говорить, как их звать, и я так делаю. Все станет проще некуда. Тогда все перестанут шептаться, пока я сплю, и брать друг друга на работу за моей спиной, и надевать противогазы. Все просто станут осмысленными. – Линор обернулась. – Давай так и сделаем, ладно? Каким именно образом ты впутан в план моей прабабушки?
– Давай-ка чуть придержим коней, Линор, – сказал Ланг. Отставил стакан, подошел к Линор и встал в одном метре от нее у окна. По одну сторону от них стоял телевизор; позади Ланга был путь к двери. – Тпру, ну же, – говорил Ланг. – Я знать не знаю о каких-то прабабушкиных планах. Все, что меня связывает с твоей семьей, – это, по сути, ты. – Он потряс головой. – Насколько я знаю, насчет тебя и меня никто ничего тайком не замышляет.
Линор глянула на пол, убрала один локон за ухо и скрестила руки. Ланг стоял между ней и дверью. Глаза Линор стали большими и горячими, гортань одеревенела. Линор посмотрела на Ланга, державшего большие пальцы в карманах брюк.
– Тогда почему у меня чувство, что меня под тебя подкладывает вся Вселенная? – спросила она спокойно. Подумала, что вот-вот расплачется.
Ланг глянул на нее.
– Эй, только, пожалуйста, не плачь, – сказал он.
– Когда я этого вообще не просила? – сказала Линор. – Когда ты мне даже не нравился? Я тебя не хотела. – Она глянула мимо Ланга на дверь и стала всхлипывать, чувствуя, как изгибаются над грудью плечи.
Тут случился Ланг, и ее лицо ткнулось в его рубашку, и в ее руке неведомо откуда взялась салфетка, и древесина в горле вроде как растрескалась и разлетелась во все стороны, так что стало больно.
Ланг издавал тихий ритмичный звук, касаясь ртом Линориных волос.
– Я тебя ненавидела, – сказала Линор в его рубашку, говоря с его грудью. – Ты тогда пришел, ты нас терроризировал, ты был пьяный, этот парень с глупой задницей, и Сью Шо было страшно.
– Все хорошо, – говорил Ланг тихо. – Все хорошо. Мы были всего лишь детьми. Всего лишь детьми. Вот и всё.
– И я говорю тебе, что я не хочу тебя, что я сошла с ума, что я имею на это право, и все вокруг только подмигивают, и подзуживают, и толкают, толкают, толкают. – Лангова рубашка стала мокрой. – Я была вся как в грязи. Никакого контроля.
Ланг чуть оттолкнул ее и промакнул ей глаза рукавом. Линор на секунду глянула в его глаза и подумала почему-то о мяте, лимской фасоли, истощенной траве. Его глаза были напрочь не налиты кровью.
– Линор, – говорил он, – все хорошо. Просто поверь, я не хочу тебя ни к чему толкать, да? Просто поверь, да? Ты можешь в это поверить, потому что это правда. Я ни за что не причиню тебе боль, ни настолечко. – Он протер свой совершенный глаз, и Линор снова уткнулась ему в грудь, вдыхать ее запах. Так и было: даже плача, она ощущала его сквозь его одежду и сквозь свою одежду.
– Линор? – сказал Ланг, дав ей немного подышать в рубашку. – Эй, Линор? – Он нагнулся, сложил ладони рупором у ее уха и сказал будто в громкоговоритель: – Линор Бидсман.
Линор судорожно рассмеялась и приложила салфетку к лицу. Та была горячая и мокрая и расползалась клочками по всей руке.
– Я просто скажу это, Линор, – сказал Ланг. – Я точно не хочу тебя контролировать, вообще. Но я пойду дальше и скажу, что, по-моему, кто явно пытается взять контроля больше, чем кому-либо нужно, – так это старина Эр-Ка.
Без всяких причин Линор глянула мимо Ланга наверх, на Мистин потолок и свой пол.
– Линор, – сказал Ланг. Он гладил белый рукав Линориного платья большой теплой рукой, и от этой руки по телу Линор шел жар.
– Линор, – сказал он тихо, – Эр-Ка сидел в том самолете, свесив короткие ножки и все такое, потея, как уродская свинья, – он запустил руку себе в волосы, – и прямо говорил мне, что ты – его, и сказал, что я должен пообещать даже не пытаться тебя у него умыкнуть. – Он глянул на Линор сверху вниз. – Я просто подумал, ты должна это знать.
Линор сняла руку Ланга с рукава и держала ее, пока сохли глаза. Она чувствовала свой запах.
– Будто ты его машина или телик, – Ланг покачал головой. – Он хотел, чтобы я обещал ему типа уважать его право собственности на тебя, что-то такое.
Ланг вновь привлек Линор на свою грудь. Она чувствовала, как что-то уперлось ей в живот, но подумала о том, что́ это было, только потом.
– Что он себе думает, как мы можем себя после такого чувствовать? – говорил Ланг в ее волосы. – Разве это вообще честно, а?
/з/
– Просто прости, ну и всё.
– …
– Если уместно так говорить.
– …
– Что, мне кажется, вполне уместно.
– Рикки, это глупо, не извиняйся. Не за что извиняться.
– …
– Вся эта ситуация, всё, что тут с нами, извиняться тут вообще нельзя.
– Типа как бы.
– Что?
– …
– Ты наверняка весь в стрессе и боишься, Рик. Стресс и страх, это все в мире знают, на такое способны.
– Слушай, даже если бы я не был в стрессе и не боялся, ты бы не смогла отличить одно от другого. Разве не ясно?
– Ты наверняка просто в стрессе и боишься, что твою невесту прямо сейчас обнимает мой муж. Видит бог, я и сама не то чтобы в восторге.
– Нет, я не расстроен, из-за завтра. Завтра – конец.
– Конец чего?
– Завтра мы с Линор расплавимся в черноте, соединимся в подчинении и отвержении.
– Подчинении?
– …
– Отвержении?
– Всё фигуры речи.
– Вы просто поедете, купите входные билеты в пустыню Энди и поищете Линорину бабушку на какой-нибудь дюне. Я знаю все о том, что вы собрались делать завтра.
– С какой стати Линор рассказывает тебе такие вещи?
– …
– Мне Линор никогда ничего не рассказывает, правда.
– Рик, не знаю, долго ли я тут пробуду, в смысле, я уверена, что в какой-то момент мне надо будет в Атланту, если ты понимаешь, о чем я, но, пока я тут, думаю, ты увидишь, что я могу делать всякое такое, чего она не может. Или не будет.
