– Я думаю, это всегда «не может». Мне вдруг стало казаться, что, видимо, это никогда не было честным «не будет».
– Ты знаешь, что Энди поимел и твою бывшую жену тоже? Я почти уверена. Я видела, как он выходил из вашего дома.
– Она хороший человек, вдруг стало казаться мне.
– Кто?
– Ты думаешь о себе, что ты хороший человек, Минди? Когда ты думаешь о себе, ты думаешь о себе, что ты хорошая?
– Ну конечно, глупенький. Как жить, если не думаешь о себе, что ты хорошая?
– …
– Тогда ты даже и себе не нравишься, и как тогда жить?
– …
– В эфире Христианская вещательная сеть. Оставайтесь с преподобным Хартом Ли Псикком, пожалуйста.
– А как мой сын?
– Что?
– Вэнс, мой сын.
– Думаю, Энди к нему даже не приставал. Вряд ли ты должен тревожиться за Вэнса.
– Я имею в виду, видела ли ты его. Приезжает ли он домой, хоть иногда. Видишь ли ты его на улицах.
– Помнишь, когда Вэнс пинал мячи весь день напролет? Честно, никогда не понимала, как человек может просто пинать мяч часами, часами, снова и снова. А помнишь, папочка все маячил в окошке, смотрел, чтоб мяч не залетел на наш газон, а когда тот залетал, выбегал с отверткой и вспарывал мячу брюхо?
– …
– Я не видела Вэнса много лет, Рик. Не думаю, что видела Вэнса с тех пор, как приехала из колледжа. Где он теперь?
– В Нью-Йорке. В Фордеме. По крайней мере, я точно плачу за обучение в Фордеме.
– Я его не видела.
– Я тоже.
– Мне очень жаль.
– Определенно не твоя вина.
– …
– …
– Слушай, ты можешь его снять, правда.
– Прости?
– Берет. Ты можешь его снять, правда. Мне нравится лысина. У папочки просто чудовищнейшая лысина.
– Прекрасно.
– В общем, не извиняйся, я только это хочу сказать.
– Спасибо тебе, Минди.
– Но перевернись.
– Что?
– Ты меня слышал. Думаю, я смогу тебе помочь, если ты перевернешься.
– Что?
– Доверься мне.
– Что ты делаешь?
– То, что… мне будет куда больнее, чем тебе. Я все правильно говорю, Рик?
– Господи боже. Что тебе про меня рассказали?
– Папочка говаривал, мол, я знаю… всё на свете… с самого начала… времен. Я… ведьма в клетчатой юбке… вот что… он говорил.
– Иисусе.
/и/
– Вот это точно обнимашки, – сказала Линор. – Я права? Думаю, я узнаю́ обнимашки, когда они случаются, и это они.
Ланг засмеялся.
Линор и Ланг Встанг-Шланг лежали на Ланговой кровати, каждый на своей стороне, лицами друг к другу, среди рубашек и носков в пластиковых пакетах. На Линор – лифчик, трусы и носки; на Ланге – только чиносы и пояс. Ноги Линор сведены, нога Ланга закинута на ее бедро. Ланг глядел на груди Линор в лифчике. Так как Линор лежала на боку, груди прижались одна к другой и частично перелились за край лифчика, что Лангу явно нравилось. Он глядел на Линор и касался ее. Чесал ей загривок. И время от времени чертил на ее теле линии пальцем. Он чертил линию от центра ее губ через подбородок, горло и далее вниз до места, где прижимались одна к другой груди, через нижний край лифчика к животу, и там рука раскрывалась и накрывала Линор, каждый раз заставляя ее моргать. Тогда он перемещал руку и чертил линию с места, где сходились ее ноги, от нижнего края трусов к верхнему краю коленей. Он сильно вжимал палец в линию между ногами, и Линор знала, что он ощущает ее ноги как мягкие и горячие, потому что они сведены. У Ланга в его слаксах была эрекция, это Линор видела отчетливо.
Но насчет чего-то большего Линор сказала, что ей нужно время, тщательно все обдумать и еще подумать абсолютно обо всем насчет Рика прежде, чем что-нибудь такое станет в принципе возможным.
– Я не могу вступить с тобой в половую связь, не придя сперва к договоренности с Риком, – сказала она. – Не при таком положении дел. Мне нужно с ним поговорить. Я в этом просто уверена.
Ланг начертил линию.
– Не думаю, что я согласен с тем, что мы чем-то обязаны Эр-Ка, но в данный момент уважаю твое решение.
– Спасибо.
Ланг усмехнулся.
– Пожалуйста.
Он был очень гладкий; Линор водила рукой по его руке и части спины. Реально гладкий. На его груди росли милые желтые волосики, почти не заметные под ярким светом плафона. На животе волос было больше, они группировались в прямую линию.
– И не говорила бы ты «половая связь». Говори что-то другое. «Половая связь» звучит так, будто ты прочитала о ней в инструкции.
– Извини.
– Ну не надо извиняться. – Ланг засмеялся, коснулся губой губы Линор. – Просто соображение, ну и всё. Половая связь – то, что люди делают, когда они женаты, или им там шестьдесят, и они женаты много лет, и у них дети и все такое.
– Ну а что тогда будет у нас, по твоему мнению?
– Что-то совсем-совсем другое, поверь. Просто доверься мне – и ты увидишь.
Линор начертила свою линию, от точки на лбу Ланга, где почти срастались брови, вниз по носу и до желобка на верхней губе. Дойдя до губы, она остановилась, глянула на Ланга и убрала руку.
– Эй, – сказала она. – Что вдруг стало с твоей манерой разговаривать? Почему ты говоришь не так, как обычно? Почему не говоришь что-то типа: «Привяжи меня к заду свиноматки и продай „Оскару Майеру“
[160]»?
Ланг рассмеялся, услышав, как Линор его пародирует. Коснулся рукой краешка ее губы и улыбнулся.
– Может, я и сам не знаю, – сказал он тихо. – Может, просто я сейчас не в том настроении. Может, с разными людьми мы все говорим по-разному. Я же вырос на этом «огурцом, старина», а потом в колледже я был из Техаса и все ждали, что я так и буду говорить, ну это и стала моя фишка, в колледже. В колледже у тебя более-менее должна быть своя фишка.
– Говорят, да.
– Без фишки ты там, поверь, ничто, – сказал Ланг. Его палец вернулся в горячую область ее ног.
– А что у Наффа Дихеранса? – спросила Линор. – Какая у него была фишка? Нет, дай угадаю: бьюсь об заклад, он рыгал как никто. – Она скорчила рожу.
Ланг убрал руку с ее ног, чтобы почесать подбородок.
– Это типа щекотливая тема, Линор, – сказал он. – Старина Нафф в колледже сбрендил. Колледж его покорежил. Он стал стремным.
