Рик Кипуч делает паузу.
ДЖЕЙ: Ужасно сложная задачка. Г.О.С.П.О.Д., что еще? Но и Мексика тоже. Иначе говоря, здесь, но и не здесь. Иначе говоря, «здесь» видящего сон подсознания. Роскошный «линкольн» на разоренной местности. Я и Другой. Различение. Внутреннее-Внешнее. Только кондиционер сломался. Внешнее лезет внутрь. Жар Внешнего. Оно лезет внутрь, потому что Внутреннее сломалось. Внутреннее уже не видит различий. Внутреннее впускает Внешнее. И что оно заставляет вас делать? Вы потеете. Вам жарко, и вы потеете. Что делает Внешнее? Оно делает вас нечистым. Оно покрывает «Я» Другим. Тычется в мембрану. И если именно мембрана делает вас вами, а не-вас – не вами, что это говорит о вас, когда не-вы начинает протыкать мембрану?
РИК: Слушайте, да вы пустили слюну. Я вижу слюни на ваших губах.
ДЖЕЙ: Оно лишает вас уверенности в себе – вот что происходит. Оно делает вас, «вас», неуверенным, непрочно пристегнутым к вашей стороне мембраны. И что дальше? Коммуникации рушатся. Вы сбиты с толку, осторожничаете. Вещи значат не то, что они значат. Вывеска мексиканского мотеля должна быть на испанском, а на ней написано «МЕСТ НЕТ». Еще одна личность, Другой, становится опасным животным из тех, что забираются внутрь вещей и грызут их, это цитата. Холл пахнет мерзкими отходами пищеварения. Возникают проблемы с языком.
РИК: Господи, чувствуется, что здесь побывала Линор. Почему вы позволяете пациентам над собой доминировать?
ДЖЕЙ: Оставьте, Линор и ее личные заботы тут вообще ни при чем. В чем вся проблема? Ваш запрос чего-то чистого, естественного Другой/иностранец/опасное животное интерпретирует как угрозу замарать, запачкать. Расстройство вашей уверенности с вашей, внутренней стороны мембраны между «Я» и Другим делает вас хаотичным и вредным компонентом для Всех-Других, всех остальных. Ваша неуверенность кровоточит наружу и загрязняет идентичности и гигиенические сети Других. Что опять же просто подчеркивает: мембрана гигиены, идентичности, различения проницаема – проницаема через нечистоту, проницаема через непонимание, – которые в конечном итоге, по Блентнеру, сцепленно неразделимы.
РИК: Блентнер, Блентнер. Всё по Блентнеру?
ДЖЕЙ: В каком-то смысле. И что? В основном то, что я сказал, вытекает из эпохальных Гейдельбергских гигиенических лекций 1962 года. Я бы дал вам на них взглянуть, но они…
РИК: Я так устал. Вы сознательно не хотите мне помочь. У меня уродски маленький пенис. Соответствующая самооценка и проблемы с уверенностью в себе. Я хочу, чтобы вы мне с ними помогли. Я хочу узнать что-то о Линор и ее тайнах. Вместо этого я узнаю́ об Олафе Блентнере и этих мембранах. Помогите мне с моим пенисом, Джей. Сделайте что-то полезное и помогите мне с пенисом.
ДЖЕЙ: Пенис-шменис. Что я могу сделать с вашим пенисом? Вы – не ваш пенис. Меня интересуете вы.
РИК: Господи.
ДЖЕЙ: Что, все так плохо? У вас есть Линор, красивая, яркая, умная, по большей части веселая, пусть и с проблемами, девушка, и в любом случае с интересными проблемами, и она вас любит.
РИК: Но я ее не имею. Не могу. Никогда не смогу.
ДЖЕЙ: Входная Дверь Великих Чертогов Любви, эт цетера эт цетера.
РИК: Господи.
ДЖЕЙ: Ну, Рик, правда, можете злиться, что вы, конечно, и сделаете, но я думаю, а-ля Блентнер, что все сводится к мембране. Думаю, мембрана и есть прорыв, которого вы хотите. Думаю, мы оба чуем здесь именно мембрану. Вы хотите использовать свой пенис, чтобы вставить то, что у вас внутри, внутрь Другого, сокрушить различия так, как вы их хотите сокрушить. Вы хотите, фигурально говоря, и сквозь мембрану пролезть, и ее же не ободрать. Ваше желание вынести Внутреннее наружу – всего лишь образ вашего страха перед Внешним, лезущим внутрь… если коротко – гигиеническая тревожность.
РИК: В жопу. Запускайте кресло.
ДЖЕЙ: Я ваш друг.
РИК: Мне нужно в уборную, срочнее не бывает.
ДЖЕЙ: Мы идем семимильными шагами. Разве вы не видите семимильных шагов? Я настаиваю, мы шагаем широко.
РИК: Болван.
ДЖЕЙ: Запах повсюду.
РИК: Знаете, с кем вы отлично сойдетесь? С Норманом Бомбардини.
ДЖЕЙ: Вы знакомы с Норманом?
РИК: Господь милосердный. Я мог бы догадаться. Выпустите меня.
ДЖЕЙ: Возвращайтесь в понедельник. Дайте Линор денег, чтобы она тоже смогла вернуться.
РИК: Баклан.
ДЖЕЙ: Я здесь, к вашим услугам.
/и/
Линор увидела мистера Блюмкера в окно «Островка Гиллигана», когда после работы шла мимо, по пути на остановку. «Островок Гиллигана» располагался чуть дальше заведения Весонаблюдателей, на которое Норман Бомбардини указывал из ресторана прошлым вечером. В сумочке Линор лежала записка от мистера Бомбардини со смазанным шоколадным отпечатком большого пальца в уголке, присланная вместе с почти пустой коробкой конфет в коммутаторную «Част и Кипуч». Записка гласила: «Будь моей крошечной Инь».
«Островок Гиллигана»
[72] – весьма популярный бар. Внутри помещение круглое, стены покрашены, чтобы походить на киношный синий горизонт океана, полы покрашены и текстурированы, чтобы напоминать пляж. Повсюду пальмы, над клиентами нависают обещающие щекотку вайи
[73]. Из пола прорастают огромные изваянные подобия всего актерского ансамбля: Шкипера, Хауэллов, Джинджер и прочих, – раскрашенные по-робинзоньи ярко и с жутковато характерными выражениями лиц. Исполинские робинзоны вплавлены в пол примерно по грудь; их головы, руки, плечи и протянутые вверх ладони играют роль столиков для клиентов. Наблюдается некоторое смешение: рука мистера Хауэлла на полпути вливается в обнимаемую ею талию миссис Хауэлл, длинные волосы Мэри-Энн задевают пластмассовый верх предплечья мистера Хауэлла, палец Профессора парит мучительно близко к декольте Джинджер. Барная стойка изготовлена из смутно похожего на солому материала, того же, что пошел на телевизионные хижины. За стойкой в любое время пребывает один из команды барменов, которые все в той или иной степени смахивают на Гиллигана. Раз в час от бармена требуется сделать что-нибудь нарочито неуклюжее и глупое; в качестве стандартного любимого трюка бармен поскальзывается на пролитом банановом дайкири, падает, делает вид, будто вогнал себе в глаз большой палец, – и клиенты, если они секут фишку и в теме, говорят хором: «О-о-о, Гиллиган», – и смеются, и хлопают в ладоши.
