Мистер Блюмкер сидел в глубине, за левой рукой Мэри-Энн, лицом к витрине. С ним была очень красивая женщина в блестящем платье, равнодушно и пристально глядевшая перед собой. Увидев их, Линор зашла внутрь и направилась к их столику.
– Здрасте, мистер Блюмкер, – сказала она.
Мистер Блюмкер испуганно поднял глаза.
– Миз Бидсман.
– Здрасте.
– Здравствуйте. Какими судьбами… – Мистер Блюмкер был какой-то странный и резко отодвинулся в сторону Мэри-Энниного запястья, прочь от красивой женщины, с которой сидел совсем рядом.
– Ну, «Част и Кипуч» недалеко, в Центре Бомбардини, вон там, – сказала Линор, – наверно, даже отсюда видно, если смотреть в самый краешек окна, вон, где огни в окошках?
– Ну да, ну да.
– Здрасте, я Линор Бидсман, я знаю мистера Блюмкера, – сказала Линор красивой женщине.
Красивая женщина ничего не ответила; она глядела прямо перед собой.
– Линор Бидсман, это Бренда, Бренда, позволь представить миз Линор Бидсман, – сказал мистер Блюмкер, запустив пальцы в бороду. Перед мистером Блюмкером и Брендой стояли напитки в пластиковых кружках в форме ананасов, из дырочек в крышках торчали трубочки.
– Здрасте, – сказала Линор Бренде.
– …
– Прошу, присаживайтесь, – сказал мистер Блюмкер.
Линор присела.
– У Бренды все хорошо?
– Прошу, не обращайте на Бренду внимания. Бренда очень скромная, – сказал мистер Блюмкер. Он немного глотал буквы. Очевидно, чуть стеснялся. Его щеки над волосинками на верхнем краю бороды горели, нос пылал, очки чуть запотели, он был непричесан, и огромный непристойный суперменский локон гигантской запятой лежал на его лбу.
– Я днем пыталась вам дозвониться, – сказала Линор, – только вас не было, и потом, я сделала только одну попытку, потому что мы были невероятно заняты, кошмарные проблемы с линиями и вообще.
– Да. Тяжелый был день.
– Я не смогла позвонить отцу, его нет на месте. Он за границей, уехал на пару дней, и, видимо, до него не достучаться.
– Да.
– Но как только он приедет…
– Хорошо.
– И есть реально важные, хотя и тревожные новости: я думаю, Линор, миссис Иньгст и другие пациенты точно еще где-то здесь, в Кливленде, потому что ходунки миссис Иньгст вчера вечером оказались в моей квартире, а до того их там не было, и она оставила мне сообщение через попугая, который вдруг заговорил.
– Ваш попугай вдруг заговорил?
– Да. Увы, в основном непристойно.
– Понятно.
– Честно сказать, нельзя исключать, что миссис Иньгст дала ему ЛСД.
– Ох, ну, я не думаю, что миссис Иньгст стала бы делать что-то подобное.
– Но что все-таки происходит – все эти старые пациенты просто шатаются по Кливленду, и никому ничего не говорят, и сотрудники, и семьи сотрудников шатаются вместе с ними?
– Жильцы.
– Жильцы, простите. – Линор глянула на Бренду. – Слушьте, вы уверены, что у Бренды все хорошо? Бренда типа ни разу не шевельнулась, пока я здесь, я бы заметила. – Бренда смотрела прямо перед собой красивыми глазами.
Мистер Блюмкер равнодушно глянул на Линор.
– Прошу, – сказал он, – даже не думайте о Бренде. Как правило, Бренде нужно время, чтобы расслабиться в присутствии незнакомцев. – Он вновь перевел затуманенный взгляд на свой ананас и поиграл с трубочкой. – Жильцы. Мы называем их жильцами, потому что я, знаете, стою на том, чтобы не называть их пациентами, мы называем их жильцами, потому что мы в Шейкер-Хайтс стараемся свести к минимуму медицинские аспекты их пребывания в заведении. Мы стараемся свести к минимуму присутствие болезни, значимость болезни. Правда, боюсь, без особого успеха.
– Понимаю, – сказала Линор.
Визг, и стук, и звяк; бармен растянулся посреди бара головой в горшке с пальмой и дрыгал ногами в белых хлопковых штанах, пиво разлилось по полу.
– О-о-о, Гиллиган, – закричали и засмеялись все, кроме Линор, мистера Блюмкера и Бренды. Мистер Блюмкер почесал под бородой трубочкой.
– Проблемное и сбивающее с толку положение в заведении, мое, – сказал он. Глянул на Линор. – Почему бы вам не угоститься твизлером
[74] Бренды? Бренда его, я вижу, не пьет.
Бренда смотрела прямо перед собой.
– Ну, я не то чтобы часто пью алкоголь, – сказала Линор. – Я от него кашляю.
– Вот.
– Спасибо.
– Проблемное.
– Могу себе представить.
– Старики… старики не как мы с вами, миз Бидсман. Что вы, несомненно, знаете, ибо провели столько времени у нас… в заведении.
– Они другие, я согласна.
– Да.
– Да. – Линор сделала глоток твизлера с сильным вкусом джина и «Гавайского пунша»
[75], зажмурилась, осторожно выплюнула остаток твизлера через трубочку в пластмассовую ананасную кружку.
– Они еще и со Среднего Запада, – продолжал мистер Блюмкер. – Как правило, почти все – со Среднего Запада. – Он уставился в пространство. – Этот регион, что мы можем сказать об этом регионе, миз Бидсман?
– Чтоб я знала.
– Сразу и посередке, и на откосе. Физическое сердце – и культурная крайность. Кукуруза, увядающий промышленный комплекс и спорт. Что мы можем сказать? Мы снабжаем пищей, топливом и много чем страну, которая по большей части ведать не ведает, что мы есть. Страну, от которой мы отстаем на десятки лет, культурно и интеллектуально. Что мы можем об этом сказать?
– Ну, вы говорите довольно правильные вещи, честно; кажется, и Бренде тоже где-то любопытно.
– Этот регион поощряет поистине странных людей. Людей с проблемами. Как замечали историки прошлого и заметят историки будущего.
– Ага.
– И когда эти самые люди стареют, когда они должны не просто смириться и осознать, что они – часть этого странного, перегороженного места… когда они должны вобрать и укротить память, а также прошлое восприятие и чувство. Восприятие прошлого. Воспоминания: то, что сразу и есть и нет. Средний Запад: место, которое есть и которого нет. Летучая смесь. Какое-то время в заведении я ощущал летучесть.
– Как вы думаете, это что-то объясняет? Насчет исчезновения?
– Я думаю, это очень мало что объясняет.
– Я хочу вернуть Бренде ее твизлер. Бренда, ваш твизлер, спасибо большое, я просто не в настроении. Вы уверены, что все хорошо? Может, я вас чем-то обидела?
