– Мы с Риком вроде как любим друг друга, ты забыла, – тихо сказала Линор тыльной стороне запястья.
– Что бы сказал на это Влад Колосажатель, интересно, – поинтересовалась Кэнди. Положила сигарету в середину Ян.
– Вот сука, – сказал Питер Аббатт, одеревенело выпрастываясь из-под консоли.
– Прошу прощения? – сказала Кэнди.
– Я найду слова для этих туннельных слюнтяев, когда они вернутся, что тут еще скажешь, – сказал Питер. Наклонился, хрюкнул, выволок огромный ящик с экзотическими инструментами, кабелями и проводами из-под белой стойки. Стал рассортировывать предметы по полочкам ящика.
– Едва ли смею надеяться, что вы починили наши линии, – сказала Линор. Консоль загудела, как только Питер включил ее обратно в сеть; Кэнди приняла звонок.
Питер цеплял какие-то штуки себе на пояс.
– Я тут сделал вот что: предпринял первый шаг плана «Дуплексного кабеля» по приведению обслуживающих работ в норму, чтоб вас хоть немного да ублажить.
– Ничего он не починил, – вклинилась Кэнди. – Прикрутил что-то стремное и глубоко фрейдистское к низу консоли, чтобы провести туннельный тест, типа. Если вдруг сомневаешься насчет телефонов, я только что разговаривала с клиентом «Пещеры подчинения Бэмби», желавшим разузнать про надувные куклы.
– Надувные куклы?
– Первый шаг в реально дорогостоящем, однако хитроумном плане, придуманном мистером Ацтойером, – продолжал Питер Аббатт, перегнувшись через ящик к стойке. – Мы собираемся провести туннельные тесты. Протестировать ваш туннель как никакой другой.
– Великое дело, – сказала Кэнди Мандибула.
– Эй, леди, это, да, великое дело, – ответил Питер. – Реально великое и гнусное дело, если уж делать его выпало именно вам. Просто представьте, что вам надо протестить всю нервную систему, тыкая в нервы всяким дерьмом.
– Да вы спец по аппетитным картинкам, – сказала Линор.
– Просто скажите вашей начальнице, этой, Куре, чтобы мне не надо было ей говорить, у меня от нее и так уже опилки из ушей, – сказал Питер Аббатт, нервно позвякивая поясом, – что мы тут сцепляем все консоли, которые сидят на линиях вашего туннеля, под этим зданием, сцепляем все консоли в одну сеть тестирующим кабелем, этим вот кабелем, который потом замкнем на туннель, чтобы его протестировать. Если у вас одна консоль портит остальные, мы это поймем. Если что-то в туннеле портит вас всех, мы поймем. Мы типа пощупаем пульс туннеля.
– Пощупаете пульс нерва?
– Тестирование, мы надеемся, начнется на днях, – сказал Питер, забирая последние инструменты и цепляя их на пояс. Линор наклонилась и увидела яркие разноцветные спагетти новых проводов, идущие от основания консоли в разъем на полу кабинки. Они пульсировали странным фиолетовым свечением.
– Такие штуки ставить сложновато, – сказала она Питеру.
Тот обернулся и стал смотреть ей в глаза. Линор невинно отвела взгляд. Питер вздохнул.
– Да, это вот херь. Тесты не начнутся, пока я не соединю вас всех в тестовую цепь. Это какая-то херская херь. Я не могу работать быстрее, я тут один, а платят мне по часам.
– Ну, мы точно не станем вас задерживать, – сказала Кэнди, не поднимая глаз и оформляя заказ на головку стилтона.
– До скорого. Мне надо идти всовывать такую же херь в «Пещеру подчинения Бэмби», – сказал Питер, направляясь к двери кабинки. – Не расстраивайтесь.
– Удачного всовывания, – сказала Кэнди. Звяк-позвяк Питерова пояса сходил на нет.
– Питер, до свидания! – закричала Юдифь Прифт, чуть привстав, чтобы заглянуть за стенку кабинки. Питер исчез. В огромном холле тень словно бы шевельнулась, чтобы его вобрать, видела Линор.
– Я поговорю с Риком, может, удастся сделать в холле окна поменьше, – сказала она Кэнди. – Эта хренова тень начинает меня реально вымораживать. Мне не нравится, как она обращается с уходящими.
– Ты в курсе, кто решает все насчет Центра. – Кэнди улыбнулась, подмигнула Линор, показала на цветочный венок на мусорной корзине. – Большой фромаж. Эль Гранде Яно.
[130]
– Даже теоретически не смешно. Шутить об этом просто невозможно.
Кэнди засмеялась и склонилась над консолью.
/б/
– Ну так все понятно?
– Не вижу никаких проблем, Эр-Ка.
– Это явно займет от силы два-три месяца.
– Меньше, если пошевелим задницей.
– Если все будет готово к рассылке на Благодарение
[131], нас вроде бы ждет солидная приплата.
– Угар.
– То есть – вопросов нет?
– У меня никаких, кроме, может, – кто этот чувак, скелет, на улице.
– Кто?
– Тот чувак, скелет, на улице, в тротуаре, под сеткой?
– А. Ну, это Мозес Кливленд, Эндрю.
– Кто?
– Генерал Мозес Кливленд, основатель города Кливленд.
– Основатель города?
– Да.
– С табличкой «Личное парковочное место», торчащей из глаза?
– Ну что мы можем сказать? Что личное парковочное место нелицеприятно
[132]?
– Да говори, что хочешь. Просто как-то без уважения, ну и всё.
– То есть полное соответствие концепции.
– …
/в/
8 сентября
Вэнс.
Есть ли в мире кожа, да и вообще материя мягче щечки маленького ребенка, ласкаемой вечером у бассейна? Когда ребенок обернут в полотенце, из-под которого беленько выступают тонкие голени, утоньшаясь и переходя в ступни с их вре́менными пятнами. Кожа такая мягкая, с нее смыты вся защита, весь цвет, она белая, как раковина, рыхлая, губки ярко-красные, подцвеченные голубизной, дрожат; ребенок трясется, летом, у бассейна, и солнце намекает на скорое сокрытие с глаз, и жестковолосые матери глазеют безжалостно. И дрожащая кожа почти просвечивает, как новая.
Бассейн рождает чистых, новых, красноглазых детей, дрожащих внутри хлопковых тог, и затем малейшее увлажнение любой части обновленной белой кожи запускает в космос воскресение аромата воскресения, чистоту, что не прейдет до следующего бассейна. Новых детей хочется целовать. И красное солнце клонится, тая в голубом бассейне чистой хлорки, и красноглазых детей берут на руки, и дети остаются следами на плитках пола, высыхающими. И масло для загара уступает стерильному запаху нового начала, в конце дня, вечно нового начала. И, как при любой новизне, в ушах боль, а в глазах жжение и влага.
