Линор тонет; Ланг удерживает ее голову над поверхностью океана жжено-желтого чая у своих ягодиц. Она продолжает расписываться. В бурлящем кипятке заживо варятся мыши, их хвостики извиваются. Я задыхаюсь. Это чай марки «Салада». На пакетике написано емкое: «Крутые мужики смеются над собой, мужики покруче смеются над этими крутыми»
[139].
Ланг глядит вниз, на себя, и начинает неуклюже барахтаться. Я сдаюсь кошмару. Мой диплом смыт со стены и унесен прочь пенной волной.
Когда Концеппер очнулся, из него лилось, он обнаружил, что и правда обмочил кровать, но, к счастью, пятнышко было не больше кляксы, и он затер его носовым платком.
Просто они сейчас в доме Тиссоу, а я здесь. Кливленд становится невообразимо плотен, когда человек плохо спал и одинок. Такого человека я бессилен даже надеяться хоть как-нибудь описа́ть. Правда.
/б/
ЧАСТИЧНАЯ РАСШИФРОВКА ИНДИВИДУАЛЬНОЙ СЕССИИ, КАБИНЕТ Д-РА КЁРТИСА ДЖЕЯ, PH.D. ЧЕТВЕРГ, 9 СЕНТЯБРЯ 1990 ГОДА. УЧАСТНИКИ: Д-Р КЁРТИС ДЖЕЙ И МИЗ ЛИНОР БИДСМАН, 24 ГОДА, ПАПКА НОМЕР 770–01-4266.
Д-Р ДЖЕЙ: И что вы в свете всего этого чувствуете?
МИЗ ЛИНОР БИДСМАН: Что я чувствую в свете чего?
ДЖЕЙ: Ситуации, которую мы только что постарались проговорить, в которой разлука с вами и молчание в отношении вас вашей бабушки парадоксальным образом пробуждают в вас чувство большей близости и общения с прочими вашими родственниками.
ЛИНОР: Ну, есть еще Джон, в Чикаго или где он там.
ДЖЕЙ: Давайте выведем его за скобки, напокамест.
ЛИНОР: Напо что?
ДЖЕЙ: Вперед, за вашими мыслями.
ЛИНОР: Какими мыслями?
ДЖЕЙ: Мыслями, которые мы только что вместе охарактеризовали.
ЛИНОР: Ну, я думаю, в каком-то смысле это правда. Клариса была без понятия, ее Линор реально не колышет, никогда не колыхала, и все-таки я чувствовала, когда пошла к ней поговорить о семейных неурядицах и потом смотрела, как она и ее семья разыгрывают эту сценку, которая каким-то образом касалась ровно того, о чем нам надо было поговорить… я чувствовала себя хорошо, почему-то. Ощущение безопасности. Глупо говорить о безопасности?
ДЖЕЙ: Вы чувствовали связь.
ЛИНОР: Связь и отсутствие связи тоже.
ДЖЕЙ: Но все ровно так, как надо.
ЛИНОР: Да вы сегодня просто жжете.
ДЖЕЙ: Я чую летучий, вдохновляющий намек на аромат прорыва.
ЛИНОР: И еще мой другой брат… мы с Ля-Вашем впервые за реально долгое время говорили о чем-то важном. Может, он в тот момент и был обдолбанный, но все-таки. Я чувствовала, что мы вроде как реально…
ДЖЕЙ: Общались?
ЛИНОР: Наверно.
ДЖЕЙ: И как давно вы двое не участвовали в осмысленных диалогах? Не общались?
ЛИНОР: Ох ты, давненько.
ДЖЕЙ: Понятно. А как давно – давайте поиграем чуток в предчувствие запаха – ваша прабабушка уютно устроилась в Доме Шейкер-Хайтс?
ЛИНОР: Эм-м, давненько.
ДЖЕЙ: Вас это стеснило бы?
ЛИНОР: Что это? Противогаз?
ДЖЕЙ: (приглушенно) Чисто для предосторожности.
ЛИНОР: Зачем я плачу деньги человеку, чтоб он сделал меня не такой шизанутой, если он сам шизанутее, чем я?
ДЖЕЙ: «Меня».
ЛИНОР: Хорошо, что на мне опять ремни.
ДЖЕЙ: И, конечно, вы намекнули, что у вашего брата было прозрение по всей проблеме бабушкиного исчезновения.
ЛИНОР: Не совсем то, что вы зовете прозрением. Он тоже получил рисунок, другой, с каким-то мужиком на дюне в Пустыне, и по-обдолбанному обыграл его так и эдак и в итоге велел мне никогда не думать о себе. Не скажу, что это суперически помогло. И еще меня жутко депресснуло то, что он по-прежнему шизофреничен с этой своей ногой и, может быть, лично обеспечивает половину спроса на наркотики в Новой Англии.
ДЖЕЙ: Но меня-то интересуете вы.
ЛИНОР: Ну извините, я все-таки беспокоюсь за брата. Часть меня, которая вас так интересует, – тревога за брата.
ДЖЕЙ: Пустыня?
ЛИНОР: Простите?
ДЖЕЙ: Вы упомянули Пустыню, в контексте означенного рисунка. Вы про Пустыню с большой буквы?
ЛИНОР: Ну, песок был черный, и Ля-Ваш упомянул зловещесть.
ДЖЕЙ: То есть речь о Г.О.С.П.О.Д.-е.
ЛИНОР: Кто знает?
ДЖЕЙ: Но существует вероятность, что Гигантская Огайская Супер-Пустыня Образцового Дизайна имеет отношение к пропаже людей из дома престарелых.
ЛИНОР: Что здесь происходит?
ДЖЕЙ: Где?
ЛИНОР: Не оглядывайтесь, в этой-то дурацкой маске. Вы пытаетесь вложить мне в рот слова?
ДЖЕЙ: Этот чувак? Я?
ЛИНОР: Отчего у меня чувство, что меня стараются вытолкнуть в Пустыню? О которой у меня все эти ни разу не приятные воспоминания, потому что в детстве Бабуля брала меня туда с собой, бродить, и я должна была бесконечно выслушивать ее лекции об Одене и Витгенштейне, которых она считает типа совместным Господом, и мы рыбачили на краю Пустыни, и глядели в черноту…
ДЖЕЙ: Выразительное хм-м-м, скажу я.
ЛИНОР: У вас в ушах. И с чего бы это вы все стараетесь меня туда вернуть? Вы, мой брат, Рик говорил о Пустыне, Влад цитирует мне Одена, стихи, которые Бабуля часто читала в песках…
ДЖЕЙ: Лакомый кусочек для размышлений, если позволите…
ЛИНОР: И мистер эль-психо Блюмкер все старался сбагрить мне Пустыню перед тем, как его девушка потеряла платье и дала течь…
ДЖЕЙ: Не понял?
ЛИНОР: А потом из отвратного далека прибывает еще этот мужик, с которым я, к несчастью, познакомилась, когда была подростком, и он женат на старинной соседке моей сестры по комнате в общаге, и выясняется, что его отец более-менее построил Г.О.С.П.О.Д.-а, как я понимаю. Его отец владеет «Промышленным дизайном пустынь». Папа невероятно этим фактом заинтересовался. Куда больше, чем рисунками человечков, что само по себе…
ДЖЕЙ: Какой мужик?
ЛИНОР: Эндрю Земновондер Ланг, работает над мутным переводом в «Част и Кипуч», Рик повстречал его в баре в Амхёрсте.
ДЖЕЙ: И вы с ним лично знакомы.
ЛИНОР: Почему вы спрашиваете?
ДЖЕЙ: Почему такое лицо?
ЛИНОР: Какое лицо?
ДЖЕЙ: Ваше лицо вдруг стало мечтательным и запредельным.
ЛИНОР: Не стало.
