ДЖЕЙ: Кто сказал, что Линор нужен Ланг? Мы здесь обсуждаем вас.
РИК: Думаю, я бы скорее обсудил Линор.
ДЖЕЙ: И это разные вопросы, не так ли? И признаю́тся таковыми. Обсуждать Линор – не то же, что обсуждать вас.
РИК: Это что, неправильно?
ДЖЕЙ: Я этого не сказал, Рик. Я лишь поделился неким наблюдением. Вы с Линор – различны. Ваши сети могут частично совпадать, но они различны. Они ни идентичны, ни равнообъемны. Они различны.
РИК: Что с моим сном? Я теперь боюсь и ходить в туалет, и отходить ко сну. Это практически не жизнь.
ДЖЕЙ: Лично я считаю, что этот сон слишком сложен, чтобы разобрать его за оставшиеся нам сегодня минуты. Если уж говорить о вас, я уверен, что сон олицетворяет гигантский шаг в дверь прорыва. Могу выдать экспромтом пару-тройку наблюдений, если желаете. Приступать?
РИК: (неразборчиво)
ДЖЕЙ: Этот сон меня поражает – он просто битком набит сетями. Отношениями Внутреннего-Внешнего. Внутри – офис, снаружи – тень и маленькая девочка, обе угрожают войти, чтобы вас засосать. Линор – внутри страницы, внутри рисунка, который Ланг создает своей бутылкой, однако она преображает этот контекст и быстро выходит, чтоб разукрасить Лангову наружу. Вы в ловушке за веером урины, внутри него, но чайный пакетик, которым вы пытаетесь прикрыть свое отличие от Другого, «кровоточит наружу», в горячую жидкость, и пачкает, обесцвечивает, грязнит уже и без того нечистое, неконтролируемое удлинение «Я», держащее вас в заточении. Чайный пакетик в горячей жидкости поражает данного психотерапевта как совершенный архетипический образ сбивающего с курса и с ног влияния слабоомембраненной гигиеническо-идентичностной сети на ассоциации с отличными от нее сетями, в отношении которых она понимает или же должна понять себя. Так далее и так далее. Безвоздушный крик: воздуху не проникнуть в ваши легкие. Линор «тонет»: чистый воздух замещается экспоненциально грязнимым элементом грязнимого чая в грязнимой жидкости, удлиняющей «Я». Ланг удерживает Линор под мутной поверхностью анусом, абсолютно архетипическим локусом нечистоты. Тут же, конечно, явно вездесущие мыши в тлетворных водоворотах. Мышей мы уже основательно обсуждали…
РИК: Ладно, достаточно. Надо было догадаться…
ДЖЕЙ: Но, видите ли, меня, что весьма предсказуемо, восхищает Линор – в контексте вашего сна. Вы подсознательно понимаете Линор как своего рода «восстающую со страницы». Рисунок Ланга нужен, чтобы изначально поместить Линор в конструируемую им сеть, сделать ее двумерной, нереальной, существующей и определяемой исключительно внутри границ страницы, на обороте которой – история, сеть вполне определенной вашей конструкции, так что…
РИК: История, над которой Линор всячески поглумилась, за обедом, кстати сказать.
ДЖЕЙ: Это я обсуждать не подготовлен; это не моя область. Моя область – то, что Ланг конструирует некую Линор, конструирует ее так же, как конструируем, конечно, все мы, налагая свои структуры восприятия и понимания на людей, населяющих наши индивидуальные сети. Да, Ланг конструирует некую Линор, и изначально она в ловушке, она двумерна, она нереальна… О, но потом он оставляет метки, инициалы, свои инициалы, на ней, в ней. Пенетрирует ее тщательно сконструированную сеть своим «Я», своим «я», изящно прозрачный символ и флаг которого – инициалы. То есть во сне Ланг способен забраться внутрь Линорной мембраны, которую сам же и сконструировал. Он помещает себя в нее. И что потом, Рик?
РИК: Иисусе.
ДЖЕЙ: Что потом, дружище?
Рик Кипуч делает паузу.
ДЖЕЙ: Ах, Рик, она становится реальной. Свободной. Извергается из мембраны двумерности, которую олицетворяет страница, и обретает свободу. Волосы, руки, грудь ядренеют и прорывают уплощающую, притесняющую сеть мембраны. Она восстает и кружит по комнате. Это кружение было пешим кружением, Рик, или плавательным кружением?
РИК: Это было неясно.
ДЖЕЙ: Ну, неважно. Она сбегает, Рик. Свободна, реальна. Иначе говоря, она уже не внутри сети – она сама себе сеть. Реальность и идентичность поднимают свои сиамские головы на скрещении Сети. И что делает новосозданная трехмерная Линор? Она подписывает Другого, помещает себя на, в Другого, который освободил ее через проницание мембраны. Она помещает себя в сеть.
РИК: В Лангову сеть.
ДЖЕЙ: В сеть, что ее освободила, Рик. В сеть, сделавшую ее реальной. Лишь обретя реальность, она способна на самом деле забраться внутрь Другого. Чистое действие по необходимости обоюдно, Рик. Линор встает на колени, с подтекстами, вероятно, не столько сексуальными, сколько религиозными, по моему мнению, и помещает себя на и в. Она истинна, Рик. Вы наблюдаете за тем, как Ланг и Линор рождают истинность.
РИК: Но где во всем этом я? Я что, ноль без палочки в схеме истинности?
ДЖЕЙ: Вы наблюдаете, Рик. Вы смотрите, наблюдаете, глядите на все это из пространственно дефис психологического далека. Вы здесь сущностно Снаружи. Не можете войти в сети. Почему нет?
РИК: Иисусе.
ДЖЕЙ: И каково последнее средство бездейственной гигиенической сети, не способной истинно взаимодействовать с сетями Всех-Других? Вы мараете, Рик. Вы маратель. Входите в сети через их загрязнение. Детская потеря контроля над мочевым пузырем, веер, стремнины. Нечистота делается еще более нечистой за счет содержимого чайного пакетика, щита и символа – внутри сна – локуса вашей отличности и неспособности истинно войти, и это содержимое в горячей нечистой жидкости олицетворяет ваш единственный инструмент взаимодействия. Снаружи вы влияете, только если мараете, грязните, разрушаете гигиенические сети тех, кто истинен.
РИК: Вы жестоки ко мне, Джей. Лучше несите свою вопиющую брехню. Я всецело предпочитаю вопиющую брехню неприкрытой жестокости.
ДЖЕЙ: Знаете, Олаф Блентнер как-то сказал мне за чаем: когда реальность неприятна, реалисты делаются непопулярны. Рик, ваше последнее средство – попытка грязнить. Вы пытаетесь топить и отрицать истинную Линор, грязня ее. Но это не работает. В принципе. Даже из-под стремнин вашей грязи и отличности Линор, держащая фиолетовую ручку, всплывает, чтобы длить мембранное взаимодействие. Вы здесь и правда Снаружи, Рик. Вы не можете ни на что значимо влиять. Единственное средство дефективной гигиенической сети – нечистота, а она перед лицом реального и истинного импотентна.
РИК: Линор рассказала вам о Ланге, да?
ДЖЕЙ: Рик, вы и ваше видящее сны подсознание рассказывают мне о Ланге бесконечно более красноречиво, нежели когда-либо рассказывала – или могла рассказать – бедная Линор. Вы, я думаю, в самом деле ощутили истинную нужду в Другом. Вы, по-моему, шагаете семимильными.
Рик Кипуч делает паузу.
ДЖЕЙ: А почему вы с Лангом во сне голые, Рик? Почему творящая истинность ручка имеет форму пивной бутылки, со всеми сопутствующими этому образу фаллическими и урологическими подтекстами?
РИК: А почему, в этом контексте, Линор, расписываясь, хватает член Ланга? Член – это вроде бы символ мембранной пенетрации?
