ДЖЕЙ: Символ, Рик? Символ?
РИК: Больше, чем символ?
ДЖЕЙ: Пахнуло прорывом, да так, что я чуть не упал со стула.
РИК: Сядьте нормально, кретин. Вы сейчас проебываете мою жизнь.
ДЖЕЙ: Какой интересный глагол.
РИК: То есть, когда я приходил к вам с отчетливо и глубоко эротическими снами, а вы говорили, что это всего-навсего гигиенические сны, вы, при всем своем анализе, вполне со мной соглашались, да? Фиксация на гигиене есть фиксация на сексе.
Д-р Джей делает паузу.
РИК: Хватит лыбиться, черт возьми. А гигиеническо-идентичностная мембрана – это, по-вашему, что? Что это такое?
ДЖЕЙ: Чем здесь может быть мембрана, Рик? Поразмышляем вместе. Какую именно мембрану следует проницать, чтобы Линор почувствовала себя реальной, привязанной? Истинной? Преображающей в и для своей реальности саму референцию к Другому и психологическое внимание Другого, вас? В пенетрации какой мембраны, по мнению мыслящего студента и друга центра вашего существования, нуждается Линор?
РИК: Что значит «нуждается в пенетрации»? Что это значит? Что́ она вам сказала?
ДЖЕЙ: Линор была девственницей, когда стала частью вашей сущностно бездейственной сети, Рик?
РИК: Господи.
ДЖЕЙ: Никакой символ не сводится к символу, Рик. Символ истинен и целесообразен, потому что референция реальна. Вы это явно понимаете, вы же словесник.
РИК: Ланг ее поимел.
ДЖЕЙ: В данном контексте вас это беспокоит?
РИК: Мои уши! Господи!
ДЖЕЙ: Не хотите жвачки?
РИК: Я убью его. Я убью ее.
ДЖЕЙ: Все верно, Рик. Осуществите же финальное грязнение. Очерните, сотрите, подчините и отвергните истинную сеть, которая по необходимости находит референцию к истинности снаружи вашей собственной системы.
РИК: Моя жизнь кончена. Всё кончено.
ДЖЕЙ: Заметьте себе, пожалуйста, что я ни слова не сказал о личной жизни Линор Бидсман. Это меня не касается. В какие бы взаимодействия она ни решила вступить с мужественным блондином, дарителем истинности, близким по возрасту и социально-экономическому положению, с нашими с вами сплетническими отношениями это никак не связано. Дайте слово снам, Рик. Они для этого и существуют.
РИК: Откуда вы знаете про его возраст? Что он блондин и мужественный, с социально-экономическим положением?
ДЖЕЙ: Я всего лишь должен буду надеть этот противогаз. А еще имейте в виду, наше время почти закончилось.
РИК: Надевайте что хотите. Но я не уйду, пока не успокоюсь.
ДЖЕЙ: (приглушенно) Ах, какая перед нами задача, мой старинный друг. Какая кошмарная, чудесная возможность поупражняться в силе. Важнейший вопрос: взрослые мы или нет? На самом деле любим или нет? Любим ли мы покамест двумерную мембрану достаточно, чтобы позволить этой мембране войти в истинность, реальность, трехмерность, чтобы позволить ей побег из весьма уплощающего контекста, исключительно внутри которого первичная любовь может быть испытана и стать псевдовзаимной? А если мы осознаём свою неспособность войти, оплодотворить, проницать, сделать истинной мембрану, Другого, позволим ли мы этой Другой выйти обратно наружу, в чистое, лишенное запахов место, где она обретет полноту, блаженство, реальность?
РИК: Я внезапно даю обратный ход. Это полная белиберда. Я отвергаю все, что вы мне тут наговорили. Вы вроде бы должны мне помогать, унылое вы говно. Ваша функция здесь – помощь мне. Вся эта блентнерианская лабуда сводится к тому, что вы хотите, чтобы я сидел и спокойно смотрел, как объект моего обожания, полная референция и телос всякого поступка всей моей жизни уходит – и ее трахает до кровотечения какой-то козлина, шелково-гладкий похотливый яппи, у которого случайно оказался большой орган там, где у меня маленький.
ДЖЕЙ: Но вы только что подтвердили мой довод, Рик. Прислушайтесь, что́ вы только что сказали. Объект вашего того. Референция вашей этой. Объект и референция суть сущностно и вечно Другой, Рик. Видите? И такой она и должна для вас оставаться. Вопрос: хватит нам средств позволить этой Другой быть «Я»?
РИК: Может, мне ее просто съесть? Именно это, очевидно, предлагает Норман Бомбардини. Мне ее проглотить? Тогда Другая уж точно станет «Я».
Д-р Джей делает паузу.
РИК: Ланг носит модель обуви, которую Линор люто и бешено ненавидит.
ДЖЕЙ: Фиксация Линор Бидсман на ногах и обуви возникает и существует внутри неупорядоченной гигиенической сети, насквозь инфицированной мембранной двусмысленностью. Вы же сами понимаете.
РИК: Бред сивой кобылы. Поверить не могу, что я это слушаю.
Д-р Джей делает паузу.
РИК: Где этот Олаф Блентнер? Я поговорю с ним без посредников. Плюну в глаза. Он у меня попляшет.
ДЖЕЙ: Олафа Блентнера нет с нами. Профессор Блентнер вернулся в землю.
РИК: Какая уместная ирония. Надеюсь, похоронен на пастбище для лошадей, где на него срут сивые кобылы. Прах к праху.
ДЖЕЙ: Рик, гнев здесь абсолютно уместен и естествен. Мне позвонить в нёрф-клуб, может, подеремся пару раундов? Я здесь, чтобы помочь вам наилучшим образом, в пределах, наложенных реальностью ситуации, в которой мы оказались.
РИК: Заткнитесь. Где эти так называемые Гейдельбергские гигиенические лекции? Я их прочту. Напишу и опубликую рецензию, разнесу по кочкам, у вас глаза на лоб полезут.
ДЖЕЙ: Боюсь, я дал их почитать другому клиенту и другу.
РИК: Только не Линор.
ДЖЕЙ: Рик, боюсь, наше время и правда вот-вот закончится. Другие мои старинные клиенты и друзья ждут. Я запущу ваше кресло?
РИК: Вы ублюдок.
ДЖЕЙ: Приходите снова, поскорее, как только сможете. Скажите миссис Шорр, чтобы назначила вам следующий сеанс в ближайшем будущем.
РИК: Джей, убедите Линор в том, что ей нужен я. Помогите мне вобрать ее в себя. Все остальное побоку. Я заплачу, сколько угодно.
ДЖЕЙ: Вы оскорбляете мои принципы. А заодно ставите под сомнение ту самую эмоцию, которая, как вы сами себя убеждаете, мотивирует ваши действия. Я пропущу эти слова мимо ушей как обусловленные понятным психологическим напряжением момента.
РИК: О боже.
ДЖЕЙ: Прощайте, Рик. Обдумайте то, что мы с вами сегодня увидели. Звоните в любое время. Я здесь для вас, правда. Кресло запущено. Прощайте.
Рик Кипуч делает паузу.
ДЖЕЙ: Прощайте.
РИК: (неразборчиво)
ДВЕРЬ: Чпок.
ДЖЕЙ: (неприглушенно) Вау.
/е/
9 сентября. 9 сентября.
Линор Бидсман ебется с Эндрю Земновондером Лангом (Встангом-Шлангом). Вот оно. За считаные мгновения этот мальчик, с ухмылкой, возможно полоснув ногтями по рубашке ради полировки, взял нечто, чего я никогда не смогу иметь. Мой объект, моя референция сидит снаружи, ее отдрючило и сделало истинной чье-то удлинение. И
