Ну, если ты надеешься, что тебе удастся сбежать…
Она кивнула на салат фризе в корзинке.
Приготовь нам поесть, умираю с голоду.
Я вытащил салат. Положил в раковину, вымыл, такой красивый, такой крепкий, что мне показалось, будто я держу в руке огромного краба с растопыренными ногами и клешнями. Я взял нож, надавил большим пальцем. Сердцевина с упругим хрустом подалась. Я разделил листья, разрезал пополам самые крупные, широкие, как тарелка. Приготовил заправку с оливковым маслом и чесноком. Мы сели есть.
Вкусно, сказала она.
Да. Но будь оно даже невкусно, мне все равно, в любом случае это мой лучший ланч за много-много времени.
Открытка автостопщика по-прежнему лежала на виду.
А что, если и нам тоже поехать?
Куда? В Арроманш?
Нет, на пляж.
Десятого января?
А почему бы нет? Смотри, какая погода.
За окном солнце мягко золотило камни домов. Небо было синее. Ветра не было.
Она посмотрела на меня как на мальчишку, который усложняет себе жизнь и вместо того, чтобы хватать свой шанс, идет на риск и снова вводит его в игру. Но на мальчишку, которого за это любят.
Она весело вскочила, подошла, поцеловала меня, не дав мне времени снова задержать ее в объятиях.
На пляж, вперед, сказала она. Я иду за Агустином. Встречаемся через час около нас.
19
Когда я пришел, они уже сидели в машине.
Сзади я увидел две детские фигурки. Агустин. И его приятель Симон.
Ехали мы с полчаса. Мальчики за нашей спиной болтали о видеоигре, в которую никогда еще не играли. Спорили, на каком уровне надо сражаться с тысячеголовым монстром.
По обе стороны от шоссе тянулись пруды и рисовые поля. Дети замечали кое-где лошадей, увидели цаплю. Машина звенела от их хохота.
Мари припарковалась у берега моря. Мальчишки вылезли и бросились бежать, как будто им уже невмочь было сидеть смирно. Они слишком долго сдерживались в машине и теперь могли наконец дать волю восторгу.
Мы смотрели, как они бегут к воде. Агустин бросился ничком на маленькую золотистую дюну, Симон плюхнулся рядом. Через минуту оба вскочили и еще быстрее понеслись к морю.
На пляже не было никого или почти никого. Три машины. У самой воды сидела пара. В нескольких сотнях метров от нас шел по берегу человек с собакой. И Агустин с Симоном бесились, лежа на песке, как два крокодила, развалившихся на солнце.
Я взял наши вещи и мяч. Мари закрыла багажник. Мы пошли бок о бок по пляжу. Брели медленно, ноги увязали в песке, и каждый шаг требовал некоторого усилия.
Я подумал, что мне страшно нравится это – идти рядом с Мари. Смотреть, как она движется в солнечном свете, пронизанном морской пылью. Видеть ее вертикальный силуэт посреди необозримого пляжа. Иметь возможность в любой момент приблизиться к ней, коснуться ее волос, рук. Я испытывал восхитительное волнение, глядя, как сгибаются и разгибаются ее ноги рядом с моими, чувствуя, что мы близки друг другу, пока еще не совсем, но почти.
Мы дошли до кромки воды. Агустин подбежал к нам, уже голый до пояса.
Мам, можно искупаться?
Вы же видите, какой холод!
Нам не холодно, мам, честное слово. Мы же бегаем все время, нам жарко.
Ну, если сумеете войти в воду, сказала Мари, пожав плечами.
Агустин подпрыгнул, торжествуя победу. И вернулся к Симону.
Она сказала да!
Мы положили вещи, сели. Залюбовались морем. Солнцем над морем. Танкерами вдали. Я подумал, что совсем не так холодно. Что, может, и я тоже искупался бы. Я снял свитер.
Мальчики разделись до трусов и побежали к морю. Коснувшись воды, они отскочили с громкими воплями и смехом, потом снова ступили на тонкую полоску прибоя. Постепенно они вошли в воду по щиколотку, продолжая от каждого всплеска кричать, толкаться, отпрыгивать при приближении более высокой волны.
Мари легла на песок, забросила руки за голову.
Я смотрел на ее спокойное тело, освобожденные плечи, запрокинутое лицо. Руки, безмятежно распластанные на песке. Я лег рядом. И мы лежали так какое-то время, почти не шевелясь, – мои ноги в нескольких сантиметрах от ее ног, безоблачное небо над нами. Солнце обжигало нам веки. Я почувствовал, что ее ступня погладила мою.
У нее зазвонил телефон. Он звонил секунд тридцать, она не пошевелилась. Потом он зазвонил во второй раз.
Она села, ощупью поискала телефон в сумке. Нашла, посмотрела на экран.
Это он, сказала Мари.
Ты шутишь.
Это он, я уверена. Ноль два – это Нормандия. Что делать, я отвечу?
Она ответила. Я узнал голос в телефоне.
Мари.
Я остался лежать. Время от времени крики Агустина или Симона заглушали его слова. Но большую часть того, что говорил автостопщик, я слышал. Он на Котантене. Замерз до чертиков. Вокруг красота, но холод собачий.
А ты где?
На пляже в Картре. Напротив Джерси и Гернси. Тут погода чудесная, я думаю о тебе.
Ты думаешь обо мне.
Я встал, чтобы не слушать.
А мы тоже на пляже, сказала Мари через какое-то время. Сегодня среда
[7], хорошая погода, мы взяли да и сели в машину. С Симоном, другом Агустина. Они сейчас в воде. Ты не поверишь, они купаются.
Мари взглянула на меня. Я понял, что она колеблется.
И Саша с нами, сказала она в конце концов.
Скажи, что я его обнимаю, шепнул я, прежде чем он отреагирует.
Он говорит, что обнимает тебя.
Разговор продолжался еще несколько минут. Потом Мари нажала на отбой. Положила телефон. Снова легла рядом со мной. У меня было ощущение, что она не хочет больше ни о чем думать. Даже размышлять над этим сверхъестественным совпадением: как получилось, что он вдруг позвонил именно сегодня, в этот самый момент.
Я почувствовал, что она тихонько положила голову мне на плечо. И тут же подняла ее, услышав стремительно приближавшиеся голоса детей.
Мам, можно взять ваши полотенца?
Агустин примчался как по тревоге, будто повинуясь шестому чувству. Вынудив нас с Мари встать, чтобы отдать ему полотенца. Он потребовал и мое тоже.
Оба, оба, нам нужны оба, чтоб построить западню.
И тут же принялся копать огромную яму в двух шагах от нас. Как будто на всякий случай решил не отходить далеко.
Агустин, только что папа звонил.
