Я перечислил ему своих. Дама с круговой развязки в Н. Преподаватель йоги, возвращался с курсов в Тулузе. Начальник бюро перевозок. Два оформителя, сделавшихся пчеловодами. И пастух.
Всего пять, очуметь. А я-то гордился, что обошелся только девятью.
Ну конечно, ты же садишься в первую машину, какая остановится, хмыкнул я.
Это много говорило о нас обоих. Предусмотрительный, рациональный, осторожный, нацеленный на результат. И сорвиголова, готовый ухватиться за любую подвернувшуюся возможность, сесть хоть на трактор, и будь что будет, тем хуже, если он за это время упустит машины, которые отвезли бы его гораздо дальше.
Не люблю ждать, что поделаешь.
А теперь? – сказал я.
Что теперь?
Теперь мы оба здесь, и что?
Он вдохнул большой глоток свежего воздуха.
Не знаю. Понятия не имею. Отдохнем наконец.
Ты меня все-таки не затем звал, чтобы поспать.
Ну ты же не умер.
Умер, засмеялся я.
Ну так спи.
Я ворчал про себя. Бесился. Проклинал его долбаные планы, в которые невесть как снова вляпался спустя столько лет. Но что теперь делать? Я улегся. Положил голову на траву. Сперва на мягонький кустик кашки, в прохладу земли. Потом на свой спальник, подсунул его под голову вместо подушки. Расслабился. Мне стало хорошо. Я подумал, что давно такого не делал – не спал одетым, на земле. Стал смотреть на облака. Решил, что так и не усну. Слишком много белого неба надо мной. Слишком много гомонящих птиц вокруг. А потом уснул. Уснул, как все спящие на свете, как все рухнувшие на землю, подкошенные усталостью трудяги. Захрапел.
Проснулся я, наверно, часа через два. Автостопщик был на ногах, уже поставил свою палатку. Все себе обустроил. Постарался развернуть вход на открывающийся вид.
Хочешь, твою поставлю?
Я сам, сейчас.
Он указал рукой на термос, прислоненный к рюкзаку:
Кофе.
У тебя кофе есть, без шуток?
Он налил жидкость в колпачок. Не сказать чтобы обжигающий, слишком давно болтался. Но все равно. Теплый. Вкусный.
Раньше я на автострадах пил по десять чашек в день, сказал автостопщик. Но на местных дорогах его, бывает, сутками не найдешь. Поэтому я, когда захожу в бар, не только пью, а прошу налить мне в термос. Им это нравится, обычно наливают на халяву.
Над нашей головой тянулась вереница облаков. Я все еще лежал. Уже сроднился с пучками травы вокруг. Когда я последний раз спал днем на траве?
Пойдем пройдемся, предложил автостопщик.
Я сделал над собой огромное усилие, собрал свои кости, встал на ноги.
Мы двинулись по главной улице, вдоль домов. В одном окне заметили силуэт, кто-то смотрел на нас из-за занавески. В другом чье-то лицо сказало нам “добрый день” вместо “добро пожаловать”. Возле низенькой мэрии нашлась старая телефонная будка с мутными стеклами, с трубкой, до сих пор висевшей на металлическом проводе. Мы дошли до конца деревни и повернули назад. Небо было хмурое, красивое.
Будет дождь, как думаешь?
Надеюсь, нет.
Мы остановились у мраморной доски, привинченной к маленькому памятнику:
“В 1940–1944 гг. в ответ на призыв генерала Де Голля Орион, ячейка «Сражающейся Франции», боролся в Сопротивлении за честь и свободу родины”.
Я видел, как автостопщик долго стоял перед этим текстом. Как он взволнован: ячейка мужчин и женщин, втайне объединившихся во имя свободы. Ячейка с названием созвездия.
Мы вернулись к подножию водонапорной башни, прошли ее, спустились в ближайшую долину. Заметили внизу, под деревьями, серебристую струйку воды. Было, наверно, около пяти вечера. Начинало холодать. Я смотрел, как автостопщик снимает футболку, расстегивает джинсы.
Ты что, обалдел?
Помыться хочу.
Она же ледяная.
Он, сжав зубы, вошел в воду. Я смотрел, как вода щиплет его за щиколотки. Как гнется в дугу его фигура на острых камнях. Он наклонился, стал черпать ладонями воду и лить себе на макушку. Окунулся, громко отфыркиваясь из-за холода. Я подумал, что зрелище голозадых туристов-натуристов в реке всегда казалось мне малоэстетичным: бледная, неприглядная, неприличная белизна всех этих тел в воде.
Я тоже разделся, вошел в воду. Наклонившись, увидел насекомых, жуков-плавунцов, водомерок. Даже волосы на собственных ногах выглядели странно. Каждый волосок словно диковинная бородавка, торчащая из бугорка на коже, похожая на шарик в ледяном белом свете. В сущности, кожа у меня не слишком отличается от куриной, подумал я.
Мне показалось, что я уехал очень давно.
Вчера, поправил мое впечатление внутренний голос.
Еще вчера ты был с Мари и Агустином.
Я смотрел на деревья над речкой. На свои брюки, лежащие на берегу на камнях. На скалы у самой воды. На поток. На солнечные блики на воде. На то, как поток обтекает мои ноги и все тело.
Вчера, снова подумал я. Еще суток не прошло с тех пор, как ты был дома.
40
Мы вернулись и переоделись. Развесили трусы на ветках дерева. Я начал ставить палатку. Автостопщик причесывался перед зеркальцем.
А потом появилась какая-то фигура. Женщина наших лет с полотняной сумкой шла к баку для стекла, стоявшему поблизости. Мы услышали звон бутылок, брошенных в бак одна за другой. Потом она подошла к нам.
Можно тут расположиться, мы никому не мешаем? – спросил я.
Она с улыбкой помотала головой.
Вы во владениях месье Кусто, если бы он вас увидел, уже прибежал бы и дал вам по шапке. Но вам подфартило, на неделе его тут нет. У него ферма в Совтерре. На эти пастбища он коров только летом выпускает. Вы же вряд ли собираетесь сидеть здесь до июня.
Нет, развеселился автостопщик.
Я видела, когда вы оба приехали. Я вон там живу.
Она показала на дом по соседству, окна выходили на нашу сторону.
Двое незнакомцев нагрянули невесть откуда, валяются на траве, ставят палатку у самой водокачки. Трудно не заметить, знаете ли.
Мы и не собирались прятаться, сказал автостопщик.
Вижу.
В любом случае мы только на одну ночь. Завтра вы от нас избавитесь.
Ладно, сказала женщина, уходя. Если что-то будет нужно, не стесняйтесь. Я тут, под боком. Если кофе захочется или чего-нибудь горячего.
Не будем стесняться, сказал я с благодарностью.
Мы смотрели, как фигура исчезает в доме. Как закрывается дверь. Как мелькает в окне детская головка. Я поставил палатку. Солнце было уже низко, чувствовалось, что скоро вечер.
