Энтузиазм и предвкушение перемен испытывали все переселенцы, даже те, кто не слишком верил пропаганде коммунистической печати. При отправлении кораблей люди кричали «ура» и пели Интернационал. Тяжелое многодневное путешествие многим запомнилось именно этим небывалым подъемом и восторженным ожиданием чего-то светлого и радостного. «Мы ехали строить социализм, мы ехали в свободную страну, где нас встретили как лучших друзей!» – вспоминал 70 лет спустя Юрьё Мюллюхарьо
[227]. Никто не знал, какие трудности ожидают их впереди.
Глава 4
Крах переселенческой политики
Первые впечатления и первые трудности
Организованный характер эмиграции в Советскую Карелию позволил Комитету технической помощи Cоветской Карелии получить специальные условия у одной из пароходных компаний, осуществлявших трансатлантические перевозки. Основным перевозчиком, совершавшим рейсы с группами североамериканских финнов, стала шведская компания Svenska Amerika Linjen (Шведско-американская линия). Ее пароходы «Грипсхольм», «Дроттнингхольм» и «Кунгсхольм» ходили по маршруту Нью-Йорк – Галифакс – Гётеборг, откуда переселенцев поездом доставляли до Стокгольма, и затем на пароходе «Кастельхольм» в Ленинград
[228]. Эта компания перевезла в СССР не менее двух третей иммигрантов. Чтобы получить столь выгодный контракт, ее руководство заключило соглашение с Комитетом технической помощи Карелии о выплате ему комиссии в размере 11,5 американских долларов за взрослого пассажира и 5,75 – за ребенка из групп, организованных комитетом. Эти отчисления стали важной доходной статьей в бюджете комитета
[229]. Некоторые группы отправлялись из Нью-Йорка рейсами других компаний до Лондона или Гамбурга, откуда их перевозили в Ленинград пароходами Совторгфлота
[230]. Из Ленинграда в Петрозаводск ехали, как правило, в жестких вагонах без удобств.
Схема трансатлантического маршрута Шведско-Американской линии.
Источник: НАРК. Ф. Р-685. Оп. 2. Д. 127. Л. 14
Упоминается в документах и группа американских финнов, добиравшаяся до Карелии через Владивосток и Транссибирскую магистраль
[231]. Можно предположить, что это были жители Западного побережья, которые самостоятельно организовали группу для переселения.
Переезд был тяжелым, но то, что видели переселенцы по прибытии в СССР, заставляло сразу забыть о трудностях долгого пути. Первая реакция на советские реалии, которая упоминается почти во всех интервью и воспоминаниях, – это культурный шок, разочарование и бесконечное удивление.
Мы ехали все вместе. Было много финнов, почти весь корабль был полным. Помню, что мы ехали через Швецию. Путешествие длилось несколько дней… Взрослые и дети пели всё путешествие. Это было замечательно. Мне было всего лишь семь лет, но я помню это. Родители были счастливые, верили, что всё будет хорошо. Мы прибыли в Петрозаводск. Вокзал был грязный. Мама надела красивое платье, однако ступенек не было, и мы прыгали с камня на камень. Мама упала в грязь и начала плакать. Отец сказал: «Это твой коммунизм». Это мое первое впечатление. Сначала мы жили на улице Лесной. Там было много бараков. Это был действительно город бараков
[232].
В СССР мы плыли на корабле, через Ленинград. Что меня сразу поразило, так это то, что встречающий нас мужчина первым делом сказал: «Не раскрывайте рты, смотрите за своими кошельками и сумками, иначе без всего останетесь!» Родители тогда страшно удивились, мама даже спросила: «А разве в СССР воруют?» Он рассмеялся и ничего не ответил. Петрозаводск нас встретил неприветливо. Моя первая мысль была: «Как же здесь грязно». Улицы были деревянные и очень узкие. Всю дорогу до дома мама молчала, а когда увидела наш новый дом, то заплакала…
[233]
Как только приехали в Ленинград – это было 27 мая 1933 г., нам сразу сказали: «Держите свои карманы и чемоданы, в России очень крепко воруют». Потом поехали на поезде в Петрозаводск. Нас поселили сначала на Голиковке, здесь в бараке жили несколько месяцев. Барак был неуютный. Вообще, у родителей шок был. В это время многие финские семьи ссорились, женщины обвиняли мужей, зачем те привезли их в СССР
[234].
Необходимо отметить, что столь негативные впечатления были характерны для взрослых иммигрантов. Дети иначе воспринимали новую жизнь. Мейми Севандер, в то время десятилетняя девочка, вспоминала свою первую встречу с Петрозаводском так:
29 апреля 1934 года поезд приближался к Петрозаводску. На подступах к городу открылась необычная панорама: в основном деревянный город, на утреннем солнце поблескивали купола, в центре города дымила высокая труба. Но главное, отчего дух захватывало – огромное озеро. Это очаровало нас, привыкших жить на больших водоемах – озере Верхнем и на Атлантике. И название какое-то чудное, трудно произносимое: Петрозаводск. Суть его отец нам тут же объяснил – Peter’s Factory. Одним словом, всё предвещало нечто новое, интересное, кроме ужасного вокзала, куда вскоре подкатил поезд
[235].
Двенадцатилетнему Карло Ранта, в отличие от перепуганных родителей, тоже казалось, что «всё не так уж плохо: мы получали из Инснаба хлеб и масло, бегали целыми днями на улице, что еще надо?»
[236]
