Таким образом, насколько сложными были мотивы эмиграции финнов из Северной Америки, настолько же комплексными были и причины, заставившие их остаться в республике, невзирая на все трудности и разочарования. Экономические мотивы – невозможность оплатить обратный проезд или профессионально реализовать себя на новом месте – соседствовали с возможностями дать детям образование на финском языке, что почти нереально было в Северной Америке. Иммигранты быстро освоили риторику социалистического строительства («пятилетний план мы выполнили на 100 %»), и для многих из них вера в социалистические идеалы были слишком важной, чтобы «дезертировать… с производственного фронта». Работа в Советской Карелии все еще оставляла надежду на светлое будущее, в то время как возвращение в Америку означало бы поражение и крах всех надежд. А эти надежды грели многих: «Мы жили в ужасающих условиях, но, несмотря на это, родители были полны энтузиазма… Они были готовы переносить любые лишения ради будущего счастья»
[309].
Социальный портрет североамериканских иммигрантов
Вопрос о том, сколько всего финнов из Канады и США переехало в начале 1930-х гг. в Карелию и какое количество вернулось обратно, до сих пор вызывает споры. Оценки, встречающиеся в литературе, варьируются от двух до пятнадцати тысяч, хотя большинство исследователей сходятся на том, что реальное число находится где-то посередине
[310]. В этой книге мы использовали комплекс источников по промпереселению из архивов Карелии
[311]. Эти материалы обильны, но при этом разноречивы и запутанны, и нам потребовались значительные усилия для обработки, проверки и сопоставления приведенных там сведений и цифровых данных. Однако эти усилия вполне компенсируются возможностью составить социальный портрет американских и канадских финнов.
В основу наших подсчетов положено несколько коллекций документов, наиболее точно, на наш взгляд, отображающих динамику в изменении численности североамериканских финнов в республике и дающих возможность составить социологический портрет иммигрантов. Это прежде всего данные Переселенческого управления и документы партийных органов и органов безопасности, следивших за процессом переселения и размещения иностранных рабочих, а также контролировавших условия их труда, быта и «политико-моральное» состояние (т. е. степень политической благонадежности). Кроме того, в архивах сохранилось огромное количество различных списков и анкет переселенцев (составленных по разным организациям, по годам, датам прибытия, по месту жительства и т. д.), наиболее полными из которых можно считать списки пароходных компаний и список иммигрантов (с краткими биографическими данными), прибывших из США и Канады в 1931–1933 гг., который был составлен для карельского обкома в январе 1934 г. Мы свели эти документы в единую базу данных, которая на момент написания этой книги включала информацию о 5557 североамериканских финнах, иммигрировавших в Советскую Карелию
[312]. Хотя это число является заниженным
[313], материалы из нашей базы данных позволяют нарисовать социальный портрет иммиграции. Для верификации наших подсчетов мы также использовали материалы переписи 1933 г. в КАССР
[314].
Основные статистические данные, отложившиеся в архивах, можно представить в сводной табл. 3.
Таблица 3
Иммиграция североамериканских финнов по годам прибытия
Эти данные нуждаются в уточнении. Остается неясным, кем и с какой целью составлялся список 1934 г., но тот факт, что хранился он не в фонде Переселенческого управления, а среди документов карельского областного комитета партии
[315], свидетельствует, на наш взгляд, о том, что составляли его для высшего партийного руководства республики и, скорее всего, в нем уже зафиксированы реэмиграционные процессы. Иными словами, в список были включены только те иммигранты, которые проживали в Карелии на январь 1934 г. Это предположение помогает объяснить несовпадение с данными Переселенческого управления 1931–1933 гг. и слишком малые цифры для 1930 г. и предыдущих лет.
