В КАССР эта политика получила название карелизации, однако в действительности она заключалась в интенсивной экспансии финского языка, особенно в образовании, и дальнейшем продвижении финнов (за счет карелов) в официальной иерархии. Финский язык стал основным языком образования в большинстве школ в карельских районах. Так, в 1929/1930 учебном году из 250 школ в районах с преимущественно карельским, вепсским или финским населением преподавание в 191 школе осуществлялось на финском и в 59 – на русском. На карельском или вепсском обучения не велось, хотя они могли использоваться для устного общения между учителем и учениками. В шести пограничных районах КАССР, где карелы составляли от 80 до 90 % населения, финский был языком обучения во всех школах
[453]. Эта ситуация отражалась в системе подготовки учителей: в 1920 г. в Петрозаводске был основан финский педтехникум в дополнение к уже существовавшим курсам подготовки русскоязычных «красных учителей». Он просуществовал в течение всех 1920-х и первой половины 1930-х гг.
[454] В то же время не предпринималось никаких попыток начать подготовку карелоязычных учителей.
Реакция местного населения на эту политику была неоднозначной. Если в северных районах обучение на финском не встречало серьезных возражений, в южной Карелии, где были наиболее существенные различия между местными диалектами и литературным финским языком, большинство карелов предпочитали русский в качестве языка обучения для своих детей
[455]. Осуществление последовательной языковой политики в школе осложняли и практические трудности: так, во второй половине 1920-х гг. в более чем половине начальных школ в карельских районах первоклассники начинали учиться на местном диалекте, и обучение переходило на один из двух официальных языков лишь постепенно в течение учебного года
[456]. Возможность выбора между русским и финским для обучения в школе, а также использование диалектов карельского языка для устного общения в школе, органах госуправления и судах на некоторое время смягчило оппозицию насаждению финского языка.
Этот статус-кво устраивал финское руководство Советской Карелии до тех пор, пока никто не ставил под сомнение положение финского языка как второго официального языка республики. Ситуация изменилась в конце 1920-х гг., когда советское руководство провозгласило курс на ускоренное развитие языков национальных меньшинств. Вопрос о создании единого литературного карельского языка снова встал на повестке дня. Реакцией финского руководства Карелии стал переход от гибкой языковой политии, зафиксированной в понятии карело-финского языка, к более бескомпромиссной позиции, сформулированной карельском обкомом ВКП(б) в августе 1929 г. Карелы больше не могли свободно выбирать между русским и финским в качестве языка образования для своих детей; вместо этого финский провозглашался единственным письменным языком карельской культуры
[457]. Такое радикальное изменение языковой политики в пользу ускоренной и даже принудительной феннизации карелов стало реакцией красных финнов на возобновившуюся дискуссию о необходимости создания письменного карельского языка. На рубеже 1920-1930-х гг. ряд финно-угорских народов СССР получили письменность. Среди них были и тверские карелы – этническая подгруппа карелов, проживающих на тот момент в Московской области, для которых в 1930 г. была разработана собственная система письменности. Введение письменности для тверских карелов поставило под сомнение использование финского языка в качестве литературного в Советской Карелии и спровоцировало «лингвистическую войну» между финскими политиммигрантами и сторонниками карельской письмености. Наиболее активным и влиятельным защитником прав карелов на собственный письменый язык был профессор Дмитрий Владимирович Бубрих из Ленинградского государственного университета. Видный последователь Н. Я. Марра
[458] и ведущий специалист советского финно-угроведения, в своей деятельности Бубрих активно использовал социолингвистический подход Марра, главный тезис которого заключался в том, что язык является частью общественной надстройки и, как следствие, отражает классовую природу того общества, где он бытует. Экстраполированный на карельскую почву, этот тезис означал, что язык «буржуазной Финляндии» не мог использоваться в качестве официального языка пролетарско-крестьянской Советской Карелии. Бубрих проводил жесткое разграничение между финским и карельским языками как языками соответственно эксплуатирующих и эксплуатируемых классов; одно из обвинений, которое он предъявлял сторонникам финского литературного языка, заключалось в их поддержке теории общего протоуральского языка, разработанной «фашиствующими» финскими лингвистами. Тем самым, утверждал Бубрих, красные финны играли на руку финским националистам, мечтавшим об объединении всех финно-угорских народов СССР в «Великую Финляндию»
[459]. Его аргументы нашли поддержку у определенной части центрального советского руководства, и 25 апреля 1931 г. Президиум Совета национальностей ЦИК СССР подписал постановление, обязавшее правительство КАССР разработать карельскую письменность и перевести образование во всех национальных районах Карелии с финского на карельский язык
[460].
Однако для красных финнов на кону стояло слишком многое, чтобы сдаться без боя. Им удалось убедить руководство ВКП(б) в том, что финский язык являлся революционизирующей силой в карельских районах, и в июне 1931 г. Политбюро ЦК ВКП(б) отменило декрет от 25 апреля, что позже подтвердил и Президиум ЦИК СССР
[461]. Эта поддержка, предположительно, отразила стратегические планы советского руководства, рассчитывавшего на революционные преобразования в Финляндии, в случае которых финноязычные кадры из Карелии смогли бы быстро заполнить руководящие позиции в новой красной Финляндии. Закрепляя достигнутые успехи, осенью 1931 г. ЦИК КАССР принял очередное постановление, согласно которому финский язык вновь объявлялся основным языком обучения в национальных карельских районах
[462]. Выступления сторонников карельской письменности подтолкнули красных финнов к ускореному решению языкового вопроса в образовании. Уже к 1932 г. 99,6 % школьников, указавших свою национальность как карельскую, учились на финском языке
[463]. Аналогичная тенденция наблюдалась и в кампании по ликвидации безграмотности среди взрослого населения. Если в 1929 г. на финском языке обучались лишь 21 % карелов, посещавших школы ликбеза, то к 1932 г. эта цифра выросла до 70 %
[464].
