К концу 1920-х гг. модель взаимоотношений между центром и регионами радикально изменилась, что отразилось непосредственно на автономии Советской Карелии. Экономическая и национальная политика правительства Эдварда Гюллинга, особенно усилия, направленные на развитие пограничной полосы с преимущественно карельским населением, всё сильнее вступала в противоречие с генеральной линией партии, подразумевающей жесткую централизацию. Фактически эта политика была похоронена уже в 1929 г., когда был принят первый пятилетний план, – Карелия лишилась экономической самостоятельности, а республиканская парторганизация оказалась в подчинении Ленинградского обкома ВКП(б). В результате национальные разделы практически исчезли из сводок ГПУ, и основное внимание начало уделяться настроениям населения в связи с разворачивающимися кампаниями по коллективизации и раскулачиванию, а также надвигающимся на республику голодом. Массовый голод начала 1930-х гг., который явился следствием происходивших в стране перемен, не миновал и Карелию. Органы безопасности фиксировали страшные картины:
1. В Ухтинском районе: В декабре 1932 и в январе 1933 г. население примешивало в хлеб древесную кору.
2. В Медвежьегорском районе: В феврале текущего года значительное количество женщин вступило на путь массовой проституции в погоне за хлебом, получаемым от заключенных Белбалтлага.
3. В Кемском районе: В марте т[екущего] г[ода] зафиксированы на почве голода случаи тяжелых опуханий.
4. В Пряжинском районе: В январе 1933 г. значительная часть населения употребляла почти исключительно древесную кору с незначительным количеством примеси хлеба
[618].
Как и по всей стране, сложившуюся ситуацию руководители ОГПУ объясняли «результатом контрреволюционной деятельности повстанческих и вредительских элементов»
[619], что позволило развернуть в республике широкомасштабные акции по борьбе с «буржуазной националистической контрреволюцией». Апогеем этой «борьбы» стало так называемое дело о «Заговоре финского генштаба».
Кропотливая работа по созданию дела проводилась ГПУ Ленинградского военного округа с октября 1932 по май 1933 г. Главными его исполнителями были начальник карельского ГПУ Карп Шершевский и заместитель полномочного представителя ОГПУ в ЛВО Иван Запорожец
[620]. По мнению авторов дела, непосредственное руководство всей контрреволюционной разведывательной работой осуществлялось Вторым отделом Финского генерального штаба, который охватил разветвленной сетью своей агентуры всю территорию Карелии и ингерманландские районы Ленинградской области
[621]. Операция, проведенная ГПУ Ленинградского военного округа и АКССР и призванная запугать недовольных политикой коллективизации и последствиями форсированной индустриализации, оказалась на тот момент одной из самых масштабных в стране. В докладной записке Сталину «О ликвидированных с 1930 по 1933 год наиболее важных контрреволюционных организациях по СССР» (25.12.1933) заместитель председателя ОГПУ Генрих Ягода писал, что самыми крупными из них являлись контрреволюционная организация в Наркомземе – 6 тыс. человек, и так называемая «Промпартия» – 2 тыс. человек. На третьем месте – «контрреволюционная диверсионно-повстанческая организация, созданная финским генштабом, охватившая 15 районов Карелии и 8 районов Ленинградской области. Ликвидирована в 1933 г. Крупную работу организация развернула в частях Отдельной Карельской егерской бригады»
[622].
Всего по «Делу о Заговоре ФГШ» было арестовано 2982 человека, более половины из них – 1641 человек – были причислены к диверсионным и повстанческим организациям и шпионским резидентурам финского генштаба, еще 427 человек оказались шпионами эстонского генштаба
[623]. Социальный состав обвиняемых свидетельствовал о том, что главными жертвами операции стали карельские и ингерманландские крестьяне. Следствие не утруждало себя поисками конкретных фактов и доказательств вины арестованных. Такие факторы, как «сосредоточие» карелов в пограничных районах, «засоренность» этих районов «бывшими каравантюристами», систематическое отставание в выполнении различных народно-хозяйственных планов, являлись для ГПУ неоспоримым доказательством наличия здесь контрреволюционных организаций. В обвинительном заключении следствием были сделаны выводы о том, что «агентура ФГШ проникла во все важнейшие звенья советского партийного и военного аппарата» и с ее ликвидацией «предотвращено вооруженное восстание в Карелии и пограничных районах Ленинградской области»
[624]. В мае 1933 г. обвиняемые были приговрены к различным срокам заключения, почти половина осужденных получила по 5-10 лет лагерей и не менее 10 % приговорили к расстрелу
[625].
В 1956–1962 гг. по делу о «Заговоре финского генштаба» Военным трибуналом Северного военного округа была проведена проверка, полностью доказавшая, что «дело» это со всех точек зрения является фальсификацией, не подтверждено никакими объективными данными, и в отношении большинства репрессированных по нему справедливость была восстановлена
[626]. Однако эта первая крупномасштабная операция ОГПУ в северо-западном регионе страны показала, что борьба со шпионажем является хорошим предлогом для массовых политических репрессий. Органы безопасности республики заявили о себе как о силе, не считающейся с местными партийными и советскими властями и выполняющей только указания сверху.
В 1933 г. первой серьезной критике было подвергнуто и финское руководство республики, обвиненное в ориентации на Финляндию и в том, что при осуществлении национальной политики в Карелии было допущено «отклонение от ленинско-сталинской линии»
[627]. Главной опасностью в карельской парторганизации был объявлен «местный национализм, прикрывающий буржуазно-националистическую контрреволюцию и смыкающийся с интервентами»
[628]. Враг был назван, и борьба с местным национализмом стала фактически началом необъявленной войны центра с финнами Карелии.
