Депортация немцев стала прецедентной базой для дальнейших этнических депортаций в годы войны, включая депортацию советских финнов. Первыми под удар попали ингерманландские финны, проживавшие в Ленинградской области. В августе 1941 г. было принято первое правительственное постановление, согласно которому они подлежали высылке из Ленинградской области. Блокада Ленинграда помешала выполнению этих планов, однако с марта 1942 г. депортация советских финнов была продолжена. В общей сложности выселению подверглись около 45 тыс. финнов
[778].
Очередь американских и канадских иммигрантов пришла осенью 1941 г., когда после «немецкого» приказа 8 сентября органы госбезопасности начали чистить ряды Красной армии и от других «подозрительных» элементов. Хотя отдельного «финского» приказа еще не было, многие финны-иммигранты, согласно личным свидетельствам, демобилизовались из действующих сил РККА и направлялись в трудовые армии уже в конце сентября – начале октября 1941 г.
[779] Очевидно, в подобных случаях командиры тех частей, где служили финны-иммигранты, просто перестраховывались и спешили избавиться от ненадежных, как им казалось, красноармейцев, находившихся в их подчинении. Слишком свежи были еще воспоминания о репрессиях 1937 и 1938 гг. Как и «вычищенные» немцы, финны-иммигранты из рядов действующей армии попадали в трудовые армии со всеми вытекающими последствиями – тяжелыми условиями труда, низким продовольственным снабжением и высокой смертностью.
Впрочем, в первый год войны значительное число американских и канадских финнов еще оставались в действующей армии, особенно на Карельском фронте, где шли бои с финскими войсками и нужны были диверсанты со знанием финского языка. Именно в этом качестве финны-иммигранты наиболее часто использовались в начальный период войны. Диверсантов готовили в специальной школе НКВД в Беломорске, который стал столицей Советской Карелии после того, как финская армия захватила Петрозаводск осенью 1941 г. Однако незнание ими современного разговорного финского языка, а также эффективная работа финской контрразведки приводили к тому, что фактически все подобные задания заканчивались провалами
[780].
Каждый из этих провалов был человеческой трагедией. Аате Питкянен, родившийся в Канаде в 1931 г., в возрасте 18 лет переехал из Кивикоски, Онтарио, в Петрозаводск. В первые месяцы войны он оставил свою беременную жену в эвакуации на юге России и отправился на обучение в Беломорск, после чего попытался внедриться в Петрозаводск, но был сразу же схвачен финской контрразведкой. Военный суд приговорил его к смерти как шпиона
[781]. Пока шел суд, Аате написал письмо из финской тюрьмы в Петрозаводске своим родителям в Канаде, в котором он попытался подвести итог своей жизни в Канаде и СССР. Закончил письмо он после того, как узнал свой приговор:
Петрозаводск
10 июля 1942 г.
Дорогие родители, отец и мать!
Во-первых, большое спасибо вам за письмо, которое получил прошлой осенью… Я получил его в Медвежьегорске после захвата Петрозаводска. Оно было для меня большой радостью, поскольку я и не ждал от вас письма. Также получил ваши фотографии, которые подтверждают ваше доброе здравие. Ваши фотографии – это всё, что есть у меня сейчас за исключением собственного мусора и того, что осталось в памяти. Все остальное съела война. Сохранилась лишь пара чемоданов, с которыми может путешествовать Лидия (жена Питкянена. – Авт.)…
[Мое] обвинение очень серьезное, и надежд выбраться невредимым остается немного. Я беспокоюсь только, что не могу написать или помочь семье, и они не знают о моей судьбе.
Отец, ты сделал правильно, что вовремя отправился отсюда в Канаду, не пострадав от войны, и не оказался отделенным от дома и от семьи, как я. Надеюсь, что скоро закончится эта проклятая война, и я, если останусь жив, то надеюсь увидеть семью и вас…
С сердечным приветом, всегда помнящий вас сын,
Аате.
P.S. 12 июня 1942 г. Теперь всё разъяснилось, и ответ писать не нужно. Уже завтра я буду покоиться с миром в земле. С прощальным приветом,
Аате
[782]
Судьба Питкянена была трагичной, но не уникальной. Те американские и канадские финны, которые были призваны в Красную армию в первые месяцы войны, были искренне готовы отдать жизнь за советскую власть. Может показаться удивительным, что люди, которые несколькими годами ранее стали свидетелями репрессий против своих родственников, друзей и знакомых, тем не менее добровольно встали на защиту советского строя, особенно учитывая, что сражались они, как правило, против финской армии, а не вермахта. Такой энтузиазм можно объяснить двумя факторами. Пааво Алатало, родившийся в США в 1920 г. и переехавший в Советскую Карелию с родителями в 1931 г., рассказывал в интервью одному из авторов, как он сам, его отец и их друзья из числа американских финнов с радостью восприняли новость о советско-финской войне. Он объясняет, что социальное разделение, вызванное гражданской войной 1918 г. в Финляндии, было всё еще живо в среде иммигрантов, и американские и канадские финны верили (или старались верить), что установление советской власти в Финляндии приведет к уничтожению существовавшего там социального расслоения
[783]. Та же логика продолжала действовать и два года спустя, в 1941 г.
Другим, вероятно, еще более важным фактором стала советская предвоенная и военная пропаганда. Довоенная советская идеология подчеркивала важность добровольной военной подготовки молодых советских граждан (мужчин и женщин), которая осуществлялась такими организациями, как ОСОАВИАХИМ. Благодаря этой подготовке молодые американские и канадские иммигранты, прошедшие через систему советского образования в 1930-е гг., были подготовлены к участию в будущих войнах. Когда началась настоящая война, они были готовы реализовать свои новые социальные роли, вступая добровольцами в действующую армию и часто жертвуя своими жизнями. Так, Реймонд Нисканен, приехавший вместе с родителями из Миннесоты в 1932 г., в первые дни войны был призван в артиллерийские войска. Оказавшись в окружении, он предпочел плену самоубийство, взорвав собственную гранату
[784].
