Я стал смотреть, как Бекки собирает клочки всякого мусора, нанесенного ручьем, укладывая их аккуратной кучкой возле тропы.
– Приходится иногда наводить порядок, особенно после дождей. – Бросив в кучу последний обрывок полиэтилена, она присела рядом со мной, поджав колени к груди и уткнувшись подбородком в сложенные на них руки. – Итак, Гибби Френч…
– Бекки Коллинз…
– Хочешь поговорить об этом?
– О чем?
– О том, что я вижу в самой глубине этих красивых зеленых глаз.
Мне не хотелось говорить про Джейсона или Тиру, так что я решил сменить тему.
– Место просто-таки изумительное. Как ты его нашла?
– Да любой ребенок нашел бы.
– Другие тоже? – спросил я. – Бывают здесь, в смысле.
– Какое-то время нет. Я уже давно тут никого не видела. Вон в той стороне есть еще дома – еще одна целая улица, – но там столько ежевики и плюща, что не продерешься. Да и уклон круче.
– Ты когда-нибудь здесь купалась?
Бекки подняла бровь, выгнув ее безупречной дугой.
– А что, хочешь искупаться?
Мне и вправду хотелось. Меня буквально манили эти прохлада и глубина, густой покров побегов дикого винограда над головой, умиротворяющая неподвижность густой зеленой тени.
– Я не буду полностью раздеваться, – сказала она.
– Я тоже.
– В трусах, тогда?
Я поискал шутку, но ничего такого в ее глазах не нашел.
– Ты первый, – объявила Бекки, а потом стала смотреть, как я снимаю обувь, неловко подпрыгивая на одной ноге, и вожусь с ремнем.
– Хочешь, чтобы я отвернулась?
Я глупо кивнул, удивленный, когда она и в самом деле закрыла глаза и прикрыла их руками.
– Может, лучше вот так?
Я уже снял рубашку и штаны и только в этот момент осознал, что ее пальцы раздвинуты и она ухмыляется, подглядывая за мной.
– Обманщица! – бросил я, после чего шагнул в пруд, который оказался глубже, чем я думал. Продвинувшись до середины, я погрузился по шею.
Бекки раздевалась так, словно это действие было напрочь лишено сексуальности. Стряхнула кроссовки. Быстро перекатилась на спину, чтобы стянуть джинсы. Встала, чтобы снять рубашку, и я отвернулся, поскольку ее сексуальность все-таки была совершенно очевидной, хотела она этого или нет.
– Класс! – воскликнула Бекки, оказавшись в воде. Окунулась с головой и тут же вынырнула обратно, вся в сверкающих на солнце каплях. Пруд придал ее глазам какой-то другой оттенок синего, пропитавшийся водой лифчик стал почти прозрачным.
– А теперь хочешь об этом поговорить? – спросила она.
Я не был уверен, подкалывает она меня или нет, но теперь мне уже не приходилось с трудом подыскивать слова. Я принялся рассказывать про своего отца, который думал, что Джейсон может быть виновен, и про свою мать, исступленно метавшуюся по кухне. Это привело к Ченсу, тюрьме и вопросу «колледж или война». Когда я добрался до того места, которое ранило больше всего, то отвернулся и поделился своими мыслями о братьях, смерти и чувстве вины, которое я испытывал за свою излишне легкую и беззаботную жизнь. Когда слова истощились, я обнаружил Бекки совсем близко от себя в воде – она не соприкасалась со мной, но почти.
– Что думаешь? – спросил я.
Она неотрывно смотрела на меня пару секунд, все столь же сереброглазая и прекрасная.
– Я думаю, что у тебя есть свои беды, и ни одна из них не крупнее тебя самого.
– И что же, по-твоему, мне следует делать?
– Со своей жизнью? Я не могу ответить на этот вопрос.
– А как насчет нынешнего момента? Сегодня?
– Будь рядом со своим братом. Дай ему знать, что он не один.
– И всё?
– Этого достаточно, – сказала Бекки, но в ушах у меня почему-то прозвучали совсем другие слова.
«Будь мужчиной», – услышал я.
«Хотя бы раз за всю свою оранжерейную жизнь».
* * *
Рипли вернулся без десяти пять, и Джейсон подумал: как странно будет идти тюремными коридорами в лоферах и джинсах… Он отсидел двадцать семь месяцев в этих стенах и лишь ровно через двенадцать из них познакомился с Иксом.
«Но эти последние месяцы…»
Он бился и истекал кровью, и его приводили биться опять. Пятнадцать месяцев. Размытый образ боли, крови и повязок. Никто не дрался с Иксом столько раз или не был так близко к тому, чтобы побить его. Какое-то время охранники втайне делали ставки на эти бои, но Икс дрался не ради забавы – по крайней мере, такого сорта, – и через два дня после того, как он узнал про этот тайный тотализатор, одному из охранников оторвали ухо в беспричинной драке в баре, а у другого вдруг ни с того ни с сего загорелся дом. После этого ставок уже не было.
– Сюда.
Рипли провел Джейсона несколькими коридорами, а потом наружу и через главный двор. Джейсон наблюдал за заключенными, а заключенные наблюдали за ним в ответ. Черные. Латиносы. Белые зэки приглядывались к нему более внимательно. Нацисты. Байкеры. Волки-одиночки с правильными наколками. У них был собственный угол двора, и казалось, будто все глаза нацелены на Джейсона, когда он проходил мимо.
– Это из-за «Язычников», – объяснил ему Рипли. – Тут все уже в курсе, что ты сделал Дариусу Симмсу.
– И по этой причине я в одиночке?
– Позволь мне дать тебе один важный совет. Если за тобой придет кто-то из надзирателей, не имеющих отношение к группе, охраняющей Икса, будь настороже. Икс тут далеко не единственный, у кого глубокие карманы и тюремные сотрудники в зарплатной ведомости.
Они продолжали двигаться. Как и каждое глазное яблоко на каждом белом лице. После этого оставался только коридор с камерами смертников. Это здание было самым старым в Лейнсворте – некогда оружейная, переделанная в 1863 году для содержания военнопленных северян. Система безопасности внутри была еще более строгая, но Джейсон знал охранников, знал регламенты.
– Открывайте первую.
Затрещал электрический замок, застонали старые петли. Появился второй надзиратель – не из тех, что охраняли Икса. Лет сорока пяти, с багровым лицом, с таким же коротким «ежиком», что и у остальных его коллег.
– Проводишь его до места? – спросил Рипли.
– Да.
Встретившись взглядом с Джейсоном, Рипли едва заметно подмигнул, развернулся на каблуках и без единого слова удалился. Красная ручища ухватила Джейсона за предплечье, оставив влажные отметины у него на коже.
– Я уверен, что ты помнишь правила. Держись по центру коридора, подальше от дверей камер. Ни с кем не заговаривать. В глаза никому не смотреть. Облегчишь жизнь мне – я облегчу жизнь тебе.
