Но педаль оставалась в полу. Слова… Никакие слова сейчас не имели значения.
– Билл, давай потише! Я серьезно. – Они проскочили через перекресток, когда желтый сигнал светофора уже успел смениться на красный. – Господи Иисусе!
Френч понимал опасения напарника, но что-то дикое переполняло его сердце.
– Он теперь другой, Кен! Он меняется.
– Твой сын меняется. Отлично. Сбавь чутка, и мы сможем спокойно об этом поговорить.
Френч резко, с заносом, свернул вправо, оставив черные полосы резины на асфальте.
– По-моему, это все Джейсон, – отозвался он. – Это он открыл в нем что-то бунтарское и темное… Посмотри только в глаза Гибби, на то, как он смотрит на свою мать и на меня, всю свою жизнь! Он пытается доказать что-то.
– Как насчет того, чтобы доставить нас туда живыми, а там уж посмотрим, что да как?
Это потребовало некоторых усилий, но Френч все-таки достаточно сбавил скорость, чтобы доставить их на другую сторону города целыми и невредимыми. Это был крайне унылый и мрачный район – где люди жили, потому что у них не было иного выбора или же потому что им хотелось наркотиков, продажного секса, потери собственного «я». Полицейские патрули если и заезжали сюда, то редко.
«Гибби абсолютно нечего здесь делать…»
И все же именно здесь его и нашли. За четыре квартала Френч увидел полыхание полицейских мигалок. Они разрывали тьму, окрашивали землю красным. Его младший сын сидел на бордюре и тоже выглядел, словно раскрашенный – чем-то мокрым и красным, а кое-где черным.
– Голова рассечена. Сам знаешь, сколько при этом крови…
Френч никак не отреагировал на слова напарника. Рванул к противоположному тротуару, срезав прямо через все четыре ряда, и так резко затормозил, что задымились шины. Один из патрульных стоял на краю пустыря, «Каретный сарай» маячил у него за спиной дальше по улице. Другой коп сидел на бордюре, переговариваясь с Гибби.
– А вот и твой отец, – сказал он, когда Френч выбрался из машины.
– Что случилось?
– Кто-то жутко избил его и сбросил в канаву. Он как раз выбирался из нее, когда мы его заметили. Я даже не взялся бы сказать, белый это или черный, мужчина или женщина… Сплошь кровь, грязь и гнилая вода из ливневки.
– Сынок, ты как? – Френч присел рядом на корточки, но Гибби отвернулся. – Насколько все плохо? – вновь обратился он к полицейскому в форме.
– Порезы и ушибы, может, несколько поврежденных ребер. Большинство крови – из рассеченного скальпа. Я бы сказал, что кто-то повалил его на землю и как следует обработал ногами. Хотя не думаю, что вся кровь тут его собственная. Похоже, он успел слегка дать сдачи.
– Он что-нибудь рассказал?
– Он не хотел, чтобы я вас вызывал.
– Но соображает он нормально?
– Если б нет, я бы сам его транспортировал.
– Ладно, спасибо. Вам обоим.
Коп присел на корточки рядом с Гибби, положив ему руку на плечо.
– Твой отец знает, что тебе сейчас необходимо. Больница. Врачи. Послушай его. Поговори с ним.
– Да, сэр.
Никакой бессвязной речи или замешательства. Это было уже что-то. Черт, да это было всё! Когда патрульный автомобиль уехал, Френч присел рядом с сыном, почти касаясь его плечом.
– Ты помнишь, что произошло?
– Я не хочу об этом говорить.
– Нет уж, так не пойдет.
Гибби пожал плечами, и Френч перехватил взгляд напарника.
«Бунтует парень…»
«Не дави…»
– Ты был в «Каретном сарае»? Люди, которые с тобой это сделали, сейчас там? Узнаешь их, если увидишь? – По-прежнему ничего. Даже малейшего движения. – Это как-то связано с Джейсоном?
– Можем мы теперь поехать домой?
– Нет, сынок. Едем в больницу. Вставай.
Френч усадил своего сына на заднее сиденье машины, а потом опять развернулся прямо поперек движения, посматривая при этом на «Каретный сарай». Это было единственное открытое заведение на протяжении целых трех кварталов. Ему требовались ответы, и он считал, что найдет их там. Ему хотелось выбить дверь пинком, смешать это место с землей.
– Давай-ка поспокойней, Билл. – Барклоу постарался произнести это как можно мягче. – Можем вернуться позже.
В приемный покой неотложной помощи Гибби вошел сам, но выглядело это не лучшим образом. Френч переговорил с врачом, черкнул последнюю подпись.
– Если он скажет вам, что случилось, я тоже хочу это знать.
– Вы наверняка в курсе о праве пациента на конфиденциальность, детектив.
– Он мой сын.
– Вашему сыну уже восемнадцать.
– Просто сделайте все возможное, док. Подлатайте его. Прикройте самое худшее из всего этого. Его мать хватит удар, если она увидит его в таком виде. От лишних повязок хуже не будет.
Санитар усадил Гибби в инвалидное кресло и покатил к двойным дверям.
– Я буду здесь, сынок.
Гибби не ответил и не обернулся. Когда его увезли, Барклоу сказал:
– Он в шоке. Дай ему время.
– А вот у меня, по-моему, время кончилось.
– Это в тебе стрём говорит.
– С какой это стати он поперся в «Каретный сарай»? Или вообще оказался на этой стороне города? Это наверняка как-то связано с Джейсоном. – Френч заерзал, неспособный усидеть на месте. – Надо поскорей опросить народ, пока еще горячо. Найти свидетелей, машину Гибби. Мне нужен тот гад, который это сделал!
– Тогда пошли. Давай этим и займемся.
– Я сказал Гибби, что буду ждать. Я не могу оставить его.
– Давай тогда я останусь. И отвезу его домой.
– Уверен?
– Да ты же здесь просто изведешься! Делай то, что тебе нужно сделать, но для «Каретного сарая» вызови подкрепление. Я не хочу, чтобы ты заходил туда один.
Эта мысль встряхнула Френча, как наркотик. Он хотел двигаться и хоть что-то делать – вывернуть этот бар наизнанку, для начала.
– И вот еще что, напоследок. – Барклоу положил напарнику руку на плечо. – Молодые люди всегда ерепенятся, показывают зубы. Так вот: они просто пробуют окружающий мир на вкус, папаша. Это часть взросления.
– Да знаю я, Кен. Я до него уже двоих воспитал.
– То, что я хочу сказать, это что любой нормальный мальчишка показал бы зубы уже давным-давно. Не стану вас судить, но вы с Габриэлой постоянно держали Гибби под колпаком, и из-под этого колпака он даже вякнуть не мог.
– Может, ты и прав. Может, это моя вина.
– Послушай, братан… Бунт вполне естественен для любого полнокровного пацана. Подстегнул ли тут что-то Джейсон или нет, не суть важно. Равно как и то, как именно ты его воспитывал. Все может сводиться к чему-то простому вроде симпатичной девчонки или окончания школы – или, может, для Гибби просто настала пора проклюнуть скорлупу. Хочу сказать лишь одно: все это молчание, которое ты так ненавидишь… все эти оскаленные зубы… Не воспринимай это как что-то личное.
