– Я что-то не понимаю вопрос…
– Я хочу сказать, что, несмотря на наше сложное начало, вы оказались и честным, и отзывчивым человеком. Мне хотелось бы вознаградить такое достойное поведение. – Взгляд Икса оставался все столь же непроницаемым. – Как насчет трех миллионов долларов каждому из вас – вам, вашей жене и вашему старшему сыну? Плюс еще пять Тревору, в качестве компенсации за хромоту.
Уилсон поперхнулся – просто не мог удержаться.
– Четырнадцать миллионов долларов?
– Пусть будет двадцать.
От мысли о таком богатстве у начальника закружилась голова. Это означало новую жизнь для него и для его супруги, лучшее лечение для Тревора…
– Но взамен у меня будет только одна последняя маленькая просьба.
Уилсон проглотил последние крохи гордости и чести.
– Говорите, что вам нужно.
Икс так и поступил. Он был очень конкретен.
– Я полагаю, вы сумеете уладить детали?
Начальник заверил, что сумеет, да почему бы и нет? После всех тех дров, которые он уже успел наломать, после пущенных побоку людей, жизней и законов…
– Да, чуть не забыл, – спохватился он. – К Джейсону Френчу посетитель – его младший брат. Отправить его восвояси?
– Ну зачем же? – Икс наконец-то показал сломанный зуб. – В конце концов, нет ничего важнее семьи.
* * *
Некогда для Икса это и вправду было так. Ребенком он просто-таки обожал своих родителей. Даже младшая сестра с ее пухленьким, круглым личиком и тем, как она любила хихикать, оставила у него самые теплые воспоминания. Эти ранние годы были словно волшебный сон: особняки и путешествия, огромные яхты и лучшие в мире повара. Особая природа его семьи была очевидной с самого начала – совершенно ясной по уважению, которое люди выказывали по отношению к его отцу, по тому, как они безропотно делали то, что велено, и как украдкой поглядывали на его красивую молодую жену. Она могла читать Иксу сказки про принцев в каких-то далеких краях, и Иксу полагалось любить эти сказки – он видел это в глазах своей матери, – но ни один из этих придуманных принцев не жил лучшей жизнью, чем сам Икс. Весь мир был для него сказочным королевством, безраздельно правил в котором только один король – его собственный отец.
Когда Иксу исполнилось восемь лет, он обжег палец о свечку на поднесенном к дню рождения торте, и с того момента огонь буквально заворожил его. Поначалу это были мелочи: спички, картон, расплавленный пластик… Но к своему следующему дню рождения мечтал он уже не о крошечных огоньках свечей, а о яростно бушующем пламени. Стащив золотую зажигалку отца, Икс устроил свой первый настоящий пожар, который уничтожил десять акров леса в поместье Чарльстон. Следующим сгорел автомобиль соседей. Пятьдесят тысяч долларов, говорили они, коллекционный экземпляр – а он уничтожил его единственной спичкой.
Всепожирающая стихия.
Власть над которой в его собственных руках.
Его третий пожар унес чей-то дом и двух собак, запертых внутри. Правда, кто-то заметил его, так что приехали копы. Но деньги перешли из рук в руки, так что Икс вместо детской колонии отделался шестью месяцами интенсивной психотерапии – полугодом фальшивого раскаяния и лукавства: пока врачи делали подметки в своих блокнотах и издавали подбадривающие звуки, Икс, старательно скрывая болезненную эрекцию, продолжал думать о тех собаках и о том, как их визг, пока они горели, звучал почти как человеческий.
Если он и вынес какой-то урок из этой терапии, то только что пожары – дело грязное и трудно скрываемое. Вдобавок, теперь его сны были больше не об огне, а о визжащих собаках, так что наступила очередь животных: вначале мышей, а потом кроликов и белок, пока его сны окончательно не наполнились красным мясом, а дни – сладостным предвкушением. Икс проводил эти дни с капканами и ловушками, скрываясь в своих потайных местах. И хотя его родители и до того уже держали опасливую дистанцию, все всерьез изменилось в тот зимний день, когда он воспользовался садовым шлангом, чтобы приморозить кошку сестры к засыпанному снегом дереву. После этого родители стали все чаще путешествовать и всякий раз забирали с собой и сестру. В те редкие случаи, когда они возвращались домой, мать Икса с каждым разом все меньше напоминала ту любящую женщину, которая некогда обнимала его и читала сказки про принцев, – теперь она казалась почти посторонним человеком, предпочитавшим по вечерам отправить слуг, чтобы уложить его спать и подоткнуть вокруг него одеяло. Даже отец Икса говорил: «Лучше один раз пожать руку, чем сто раз обнять», хотя и пытался подать это в виде шутки.
Иксу уже исполнилось тринадцать, когда отцу открылась тяжелая правда о замученных животных – вначале от привратника в горном заказнике, маленького, быстрого в движениях человечка, который обнаружил дикую утку, все еще живую, крылья которой были прибиты гвоздями к дереву, а потом, через несколько дней – молодую рысь, приколотую колом к земле. Оба глаза у нее были вырезаны, а живот вспорот.
Взгляды родителей становились все более встревоженными, но никто его ни о чем не спрашивал.
Никто ничего особо не говорил.
Через месяц из конюшни в конном клубе в Веллингтоне пропал жеребенок. Причем не просто какой-то там жеребенок, а его собственной сестры. Икс убил его быстро и кроваво, оставив там, где его неизбежно нашли бы. Зачем? Да просто все что угодно было лучше шепотков и подозрений, или же того тихого, ватного молчания, которое наполняло комнату всякий раз, когда он туда входил. Какая-то часть его думала, что если они всего лишь открыто потребуют у него объяснений, то он, может, и прекратит. Если кто-нибудь скажет: «Сынок, так поступать нехорошо». Или: «Сынок, откуда у тебя такая пустота в душе?»
Когда никто так и не сказал ни слова, он похитил еще одного жеребенка, перерезал ему сухожилия и оставил визжать так, как визжали те собаки в горящем доме. После этого они наконец отослали Икса подальше – вначале к другим врачам, а потом в одну из самых дорогих частных школ в Швейцарии. Он ненавидел их за это и лелеял в себе эту ненависть, питаясь ею все эти пять лет одиночества, отверженности, писем без ответа и отмененных посещений – и страстно желая оставаться близким для них человеком, и прекрасно понимая при этом, что это совершенно исключено. Они были такими слабыми! Слишком слабыми, чтобы принять его, или любить, или даже просто ответить на телефонный звонок в канун Рождества. Последнее окончательно переполнило чашу его терпения, так что Икс взял такси до женевского аэропорта, прошел таможню по фальшивому паспорту и направился в их зимнее имение, где воспользовался праздничным затишьем, чтобы без помех убить их всех до единого.
Икс мог вспоминать проделанное без всяких эмоций, хотя их слабость по-прежнему вызывала у него отвращение – то, как они скулили и корчились, как клялись, что их любовь к нему по-прежнему крепка. Впрочем, как слабаками жили, так слабаками и умерли – прочие их качества были глубоко вторичны. Какое все-таки разительное отличие от Джейсона, подумал Икс, Джейсона, который был силен, быстр и находчив, но при этом отличался глубиной мысли и абсолютно не боялся своей собственной готовности к насилию. Доведись Иксу составить список того, что восхищало его в Джейсоне Френче, то понадобились бы многие страницы, чтобы все это описать: его отвага и убежденность, уверенное осознание самого себя… Конечно, отличался Джейсон и явной склонностью к излишнему самоотречению, которую Икс находил немного раздражающей. В остальном же он оказался в точности тем, что Икс искал всю свою жизнь. Он был равным; он был достойным общения.
