– Середина дня, па. Кто стоит за грилем?
– Твоя мать за всем присматривает.
– Святый боже, храни нас всех!
У Дарзелла были неподвижные глаза, волосы до плеч, и когда старик нас знакомил, мы не дождались даже намека на улыбку.
– Это хорошие ребята, сынок, и им нужна твоя помощь. Они здесь из-за Джейсона.
– Джейсона Френча? В самом деле?
– Он мой брат, – сказал я.
– Ничуть в этом не сомневаюсь. Практически одно лицо. Ладно. Пошли присядем. И ты тоже, лапочка. – Он подмигнул Бекки, и мы прошли вслед за ним мимо стойки в свободную кабинку. Бекки присела радом со мной, а Дарзелл со своим отцом – напротив нас.
– Значит, хочешь поговорить про Джейсона? И что же ты хочешь знать?
В его глазах было то же самое холодное бесстрастие, которое я иногда видел в Джейсоне. Может, это вообще была такая чисто солдатская фишка, особенно среди тех, кто воевал.
– Ваша мать сказала нам, что вы с Джейсоном вместе были в учебке.
– Было дело.
– А вы поддерживаете с ним отношения?
– Твой братец вообще-то не из тех, кто «поддерживает отношения». – Дарзелл показал четыре пальца бармену, и тот кивнул ему в ответ.
– А когда вы в последний раз его видели?
– Сразу после Нама и прямо перед тем, как он загремел в тюрьму. Года три назад, наверное.
– И с тех пор никаких известий?
– Только то, что было в новостях. Хотя я не думаю, что он убил эту девушку. Только не поймите меня неправильно: если б у Джейсона были причины, он убил бы всех подчистую в этом кабаке, вот его, и его, и его. – Дарзелл вытянул руку из кабинки, указывая на первых попавшихся людей. – Но это были бы профессиональные, чистые убийства, и совершенные не без причины – ничего такого, о чем пишут в газетах. Блин… – Здоровяк помотал головой, и понять выражение его лица было сложно. – Джейсон, мать твою, Френч…
– Вы вроде как злитесь на него…
– Злюсь? Нет, просто жизнь слишком уж коротка. Этот говнюк мог бы снять телефонную трубку в кои-то веки.
Подошел бармен с кувшином пива и четырьмя стаканами. Дарзелл взял у него кувшин и стал разливать.
– Поймите меня правильно: я до сих пор люблю этого парня. Блин, да просто преклоняюсь перед ним! – Он приподнял бровь и подтолкнул стакан с пивом Бекки. – Ты в курсе про гремучку?
– Ваша мать нам рассказала.
– Ну, это не более чем история, а история – это не более чем слова. – Он наполнил еще два стакана и передал их по кругу. – Ты знаешь, как тяжело протащить взрослого человека три мили по этим чертовым холмам – то вверх, то вниз, – да еще и большей частью в глубоком песке? И не какого-то там заморыша, а кабана вроде меня… Целых три мили практически бегом. Подумай об этом.
Дарзелл дал нам несколько секунд, чтобы мы усвоили его слова.
– А моя мать сказала, зачем он это сделал? Да потому, что он был моим другом, а все эти остальные будущие вояки – нет. Если ты хочешь понять мои чувства к твоему брату, тогда тебе нужно почувствовать это.
Осушив стакан, он налил себе еще.
– А вообще почему ты спрашиваешь про Джейсона? Он же твой брат. Ты должен знать его лучше, чем я.
Я покачал головой.
– Только не после Вьетнама.
– Эй, если Вьетнам такая уж большая преграда, то сам завербуйся на войну. Она все еще никуда не девалась, когда я в последний раз проверял.
– Вы упомянули про девушку в газетах.
– Упомянул, угу. Тот, кто это с ней сделал, – просто бездушная жестокая скотина.
– По-моему, Джейсон знает, кто ее убил. Хотя не стал говорить копам. Я все пытаюсь понять, почему.
– Ты хочешь помочь ему, в этом дело? – Дарзелл прикурил сигарету и резко защелкнул крышку зажигалки. – Налететь кавалерийским наскоком, размахивая саблей, – весь такой юный герой-детектив, как в детских книжках пишут?
– Что-то типа того. Я бы подумал, что вам хотелось бы того же самого.
– Стоило бы начать с того, что Джейсон Френч никогда не нуждался в кавалерийской поддержке, но ладно: давай скажем, что на сей раз это ему требуется, и что ты, малыш, и ты, лапушка, – он указал сигаретой на Бекки, – вы как раз те, кто скачет вдвоем на одной лошади к нему на выручку. Что вам нужно от меня? Чем я-то могу вам помочь?
Я и сам не особо представлял, что мне нужно.
– Понять его, наверное… Он не пойдет к копам, и я никак не могу это объяснить. Наверное, я хочу узнать, насколько он изменился и почему это произошло. Если б я знал это, то, наверное, смог бы поговорить с ним.
– Ты хочешь услышать его истории. Я понял. Ты хочешь узнать про войну, и что она делает с человеком. Ладно, попробую объяснить. – Дарзелл опять ткнул сигаретой. – Война – это сугубо личное дело, малыш. Да, ты окружен другими бойцами, но по большому счету ты совсем один. Любой участник боевых действий скажет тебе это. Ты спускаешь курок, и кто-то умирает. Ты вышибаешь ему мозги или выпускаешь из него кишки на землю. Как именно это проделывается, абсолютно ничего не меняет – не считая разве что ночных кошмаров или того, что ты видишь в зеркале, когда у тебя впервые хватает духу в него посмотреть. Потому что правда всего этого в следующем: хороший ты солдат или нет, трус или храбрец, – у тебя просто есть пуля и сила духа, чтобы пустить ее в ход, а в остальном от тебя уже мало что зависит: кого ты убиваешь или не убиваешь, кто из твоих дружков трусит и бежит, а кто вдруг оступается и отстреливает себе ногу. Истории, блин! Это то, чего хотят люди – репортеры, или пацаны-уклонисты, или богатенькие белые ребятки из студентов, которые уже откосили от призыва законным порядком. И да, может, я имел бы в виду и тебя, если б дело было не в твоем брате. Но ты должен сам побывать там. Врубаешься? Ты должен сам изваляться в дерьме, чтобы понять, что такое настоящее дерьмо. Потому что это был мой друг, потерявший ногу, и это был я, кто вытащил этого мудака с поля боя, перемазавшись в его крови и пытаясь не дать ему истечь кровью до смерти. Ты знаешь, как быстро вытекает кровь из разорванной бедренной артерии? Истории, чувак! Это проблема, поскольку эти истории – мои, и только мои, и все это сугубо личное. Может, я поделюсь ими, а может, не стану, но это тоже мое личное дело. А теперь я должен спросить сам у себя: отличается ли чем-то Джейсон, хочет ли он, чтобы я рассказывал его истории?
Дарзелл затушил сигарету и подался ближе.
– Ты считаешь, что Вьетнам изменил твоего брата, и в этом ты прав – он изменил нас всех. Если ты хочешь понять, каким образом, тогда тебе надо самому побывать на этой долбаной войне. И если то, что ты хочешь, – это истории Джейсона, тогда тебе следует поговорить с ним.
– Сынок, прошу тебя… – попытался вмешаться Натаниэл.
