– Помнишь наше купание? – Она стряхнула туфли, совершенно серьезная. – Как насчет по-настоящему на сей раз?
Когда слетела ее рубашка, лифчик слетел вместе с ней. Бекки лишь слегка покраснела, а я подумал про все те разы, что видел ее на карьере, коричневую от солнца и лоснящуюся, как тюлень. Она помогла мне выбраться из рубашки и поцеловала меня. Ее груди расплющились о мою грудь, и я по-прежнему чувствовал их там, маленькие и теплые, словно до сих пор касающиеся моей кожи, когда она отступила назад и сняла остальную одежду. Румянец все играл у нее на щеках, но Бекки повернулась к озерцу, поманила меня пальцем, и на губах ее промелькнула лукавая улыбка.
– Так идешь ты или нет?
Я разделся и последовал за ней в озерцо, придвигаясь все ближе, пока нас не разделяли какие-то дюймы.
– Почему сейчас? – Мне хотелось знать.
– Потому что я наблюдала за твоим лицом, а не Дарзелла. – Бекки придвинулась ближе, пока мы не соприкоснулись. – Ты знаешь, что ты плакал?
– Только в самом конце.
– Я подумала, что это прекрасно.
– Почему?
– Потому что он заставил тебя поверить в то, что ты делаешь.
– Я уже и так верил.
– Но есть разница между долгом и любовью. Ты хотел помочь Джейсону, потому что он твой брат, – это долг. Дарзелл заставил тебя полюбить его.
Все было так. Бекки была права.
– Поцелуй меня, – попросила Бекки, и я сделал это.
Мягко.
Обожающе.
– А теперь люби меня, – сказала она, и я сделал и это тоже.
Позже, с Бекки, растянувшейся рядом со мной на постели из мха и папоротника, я уже в миллионный раз подумал, что этот день едва ли реален – соприкосновение наших тел, устои детства, которые мы только что сожгли вместе дотла… Даже сейчас очертания ее тела словно отпечатались у меня на коже – одна ее нога переброшена через мою собственную, ее пальцы переплелись с моими.
– Ни о чем не сожалеешь? – спросила Бекки. В ответ я лишь обнял ее еще крепче. – Тогда, может, еще разок?
– Ты уверена? – спросил я.
Это становилось моим излюбленным вопросом.
Намного позже мы застенчиво оделись – неловкость прошла лишь тогда, когда Бекки перехватила мой взгляд и ухмыльнулась.
– Снималось все это намного проще.
После этого все уже было знакомо и легко – ее рука в моей, когда мы направились вверх по склону среди старых деревьев, опутанных плющом и вьюнками. В машине Бекки засунула руки в карманы, подняв плечи и смерив меня понимающим и по-прежнему веселым взглядом.
– Это у тебя в первый раз?
Я неистово покраснел, прежде чем она сжалилась надо мной.
– Это было просто офигительно!
– Во второй раз было лучше, – заметил я.
– Правда? А я думала, в третий…
Бекки опять ухмыльнулась, и я поцеловал ее в напряженно изогнутые губы – одна рука на горячей джинсе, другая на горячем металле. Один лишь ветерок был прохладным, и это оттого, что уже начинало темнеть.
– Итак?..
Она оборвала поцелуй, словно сумерки знаменовали нечто большее, чем просто закат дня. Я не без грусти ощутил ту же самую правду: что время и впрямь может остановиться ненадолго, но только в том месте, в котором мы только что были.
– Хорошо было, – сказал я.
– Хорошо, но больно уж реально.
– Совсем другой уровень, – согласился я.
– Итак?..
Бекки произнесла это еще раз, но на сей раз скорее подразумевая Джейсона, чем нас и надвигающийся закат.
– Двину-ка я домой, пожалуй. Поговорю с отцом.
– Расскажешь ему о том, что мы узнали?
– Про Джейсона?
– Может, это поможет.
Я кивнул, но испытывал и некоторые сомнения. Злость так и не отпускала.
«Даже если мой отец верит…»
«Или он уже знает…»
Бекки забросила меня домой на машине Даны, и молчание между нами казалось покойным и каким-то уютным. Распрощались мы в начале подъездной дорожки моих родителей, и то, что я увидел в ее глазах, было как драгоценность, которую хотелось упрятать в карман и доставать, если ночь покажется слишком долгой. После того как Бекки уехала, я постоял во дворе, глядя на зарождающиеся звезды, – багровый свет сползал с них, как тонкая вуаль. Воздух был густо напоен парфюмерными ароматами сада моей матери, полного садовых роз и камелий, Румяных Принцесс и гелиотропов, гибискусов и Сливового Тумана, гортензий и нарциссов – всем тем изобилием растений и вьюнков, доскональное знание которых всегда заставляло меня краснеть от стыда.
Наконец повернувшись, я прошел по длинной подъездной дорожке и обнаружил свой автомобиль, припаркованный возле гаража; должно быть, это отец пригнал его со штрафстоянки. Внутри дома, похоже, повсюду горел свет – комнаты были освещены так ярко, что я не смог бы найти тени, даже если б и попытался. Я мягко прикрыл дверь, опасливо прислушиваясь к голосам, доносившимся из кухни. За годы, прошедшие со смерти Роберта, такая осторожность стала для меня столь же естественной, как дыхание. Скандалы. Слезы. Истерики. Я мог наткнуться на любую сцену, которую только можно себе вообразить.
На сей раз обстановка казалась тихой, но напряженной. Вид у матери был бледный, а отец присел на корточки сбоку от нее, что-то говоря ей с такой спокойной уверенностью, которая, как я часто думал, и была той связующей нитью, что не позволяла ей рассыпаться на части.
– С ним все будет нормально, милая. Я обещаю.
– Но мы не знаем… мы не слышали…
– Я уверен, что скоро он будет дома.
– Но Ченс сказал…
– Ченс сказал, что Гибби в полном порядке, дорогая. Сказал, чтобы мы не волновались.
– Но это было много часов назад…
Черт! Я мог бы и позвонить. Должен был.
– Э-э… Всем привет.
Они одновременно повернулись; мать резко встала, бросилась через комнату и крепко обхватила меня обеими руками за шею. Я попытался выпутаться из ее объятий, но она сжимала меня лишь еще крепче, уткнувшись горячим лицом мне в рубашку, прежде чем оттолкнуть меня и дать волю гневу.
– Где, черт побери, тебя носило? Ты знаешь, как я волновалась? Ты вообще это представляешь?
– Прости, ма. Со мной всё в порядке.
Она опять затянула меня в объятия – так отчаянно и по-матерински, что я едва мог это вынести.
– Я же сказал, что все у меня хорошо… Ладно?
Слава богу за моего отца!
– Милая, прошу тебя. Он дома и в безопасности. – Отец оттянул ее от меня и повел на другой конец комнаты. – Дай-ка я с ним немного поговорю. А тебе надо отдохнуть. Как насчет горячей ванны и чайку?
