Лонни запустил пленку, и как только послышались истошные крики, оба мужчины сошлись на том, что со звуком полный порядок.
* * *
Для Ченса кошмар так и не кончался. Да и не мог кончиться. Поскольку это был не сон, а явь. Это и в самом деле Гибби обмяк без сознания на стуле рядом с ним. И это настоящего человека потрошили на записи, и это настоящие убийцы обменивались кивками, комментируя происходящее на экране. В какой-то момент здоровяк вроде как осознал, что Ченс по-прежнему в комнате.
– Тоже хочешь посмотреть?
Он повернул аппарат так, чтобы Ченс мог видеть человека, живот у которого был вскрыт, а его собственные кишки обмотаны у него вокруг шеи, словно галстук. Ужас на лице этого человека не походил ни на что, что Ченс когда-либо видел, – опустив выпученные глаза на свой взрезанный живот, он опять зашелся в крике, когда чьи-то окровавленные руки вновь нырнули вниз, чтобы вытащить очередную петлю.
Она вылезла через какие-то две-три секунды.
Еще через десять Ченс отключился.
* * *
Когда Ченс очнулся, то первым делом увидел камеру, нацеленную на Гибби, и здоровяка, наводящего фокус.
– Сколько тебе нужно материала?
– Немного. Пятнадцать секунд.
Коротышка пересек комнату и встал за спиной у Гибби.
– Я не в кадре?
– Виден от шеи и ниже. Пацан на переднем плане и по центру.
Словно что-то поняв, Гибби пошевелился.
– Ченс? Что происходит?
Голос его звучал настолько невнятно, что Ченс подумал: «Сотрясение»; но это было последним, насчет чего сейчас стоило переживать.
– Хорошо. Снимай.
Шеи Гибби коснулось острое лезвие, и он был достаточно в сознании, чтобы почувствовать это. Ченс зажмурился, но все равно слышал звуки борьбы. Когда рискнул опять открыть глаза, то увидел, как его друг, напрягшись всем телом, раскачивается на стуле, а пальцы коротышки вплелись ему в волосы, поворачивая его лицом к камере и удерживая стул вертикально. Ченс хотелось вскрикнуть; хотелось вскочить и наброситься на этого типа. После того что показалось вечностью, здоровяк объявил:
– Все. Пятнадцать секунд.
Лезвие убралось от кожи Гибби, а пальцы из волос.
– Дай посмотреть.
Ченс неотрывно смотрел прямо перед собой, пока они проигрывали запись. Гибби по-прежнему ничего не соображал, но вскоре он позовет Ченса по имени.
Позовет по имени и захочет знать почему.
Ченс заранее подобрал слова, чтобы они в любой момент были готовы сорваться у него с языка: «Потому что я – жалкий трус, и я хочу, чтобы ты возненавидел меня».
А потом прикрыл глаза и на некоторое время ушел в себя. Ему хотелось умереть. Ему хотелось жить. Когда Гибби вспомнит, какую подлянку ему устроил Ченс, мир никогда уже не будет прежним. Вообще никогда.
Но изменил мир отнюдь не Гибби.
Громкие звуки вернули Ченса к действительности. Закипал спор, и спор серьезный. Здоровяк башней нависал над своим тщедушным дружком; его лицо было настолько густо-красным от злости, что глаза казались угольно-черными. Плечи дугой натянулись вокруг шеи, пальцы напряженно скрючились.
– Ты обещал решение проблемы!
Коротышка примирительно поднял руки.
– Да, обещал. Сейчас мы что-нибудь придумаем.
– Они видели мое лицо.
– Мое тоже.
– Я не собираюсь сесть в тюрьму за такую чепуху, как какая-то видеозапись!
– Если ты просто погрузишь свою аппаратуру…
– В жопу аппаратуру!
– Пожалуйста, не дави на меня.
– Ты сделаешь это, или я сам сделаю это. Вот и все возможные варианты.
– А я ничего не могу сделать, чтобы ты передумал?
Здоровяк подступил ближе – на фут выше, вдвое тяжелее.
– Если б ты сразу сказал мне правду, я никогда бы сюда не приехал! У нас есть правила, и мы установили их не просто так.
Коротышка бросил взгляд на Ченса, но уныло кивнул.
– Я и вправду дал тебе обещание.
Отступив вбок, он взмахнул рукой, словно предлагая обсудить, кого из мальчишек убить первым.
Что-то коротко буркнув, Лонни опустил голову и раскорякой двинулся вперед с таким выражением лица, которое Ченс никогда не смог бы забыть, проживи он даже тысячу лет. Великан сжал кулаки, словно готовый попросту забить обоих парней до смерти, а потом найти кого-то еще, чтобы прикончить просто для развлечения. Но у коротышки был другой план. Он позволил своему приятелю сделать еще один шаг, а потом с ловкостью фокусника выхватил нож и вскрыл ему шею, словно конверт.
37
День начальника тюрьмы быстро катился от плохого к худшему. Его секретарша сказалась больной, он пролил кофе на свою лучшую рубашку и к половине девятого успел ответить на два телефонных звонка от губернатора с настоятельной просьбой пересмотреть решение относительно допуска средств массовой информации к месту казни. Похоже, что сюжеты про Лейнсвортскую тюрьму уже гоняли по основным телеканалам по всему Восточному побережью, и губернатора это явно не радовало.
«Я вижу твою тюрягу по всем программам, кроме, блин, “Капитана Кенгуру”
[55]!»
Это была наиболее вежливая часть разговора. Терпение у губернатора, как выяснилось, тоже было на пределе.
– Элис! – Начальник вышел в приемную перед своим кабинетом. – Вы ведь Элис, если я правильно помню?
– Да, сэр. Я из архива. – Она нахмурилась на него из-за маленького письменного стола – коренастая тетка со сталью в волосах и шеей, которой хватило бы на трех нехилых мужиков. – Мне уже доводилось держать оборону за этим столом.
– Ну да, припоминаю.
– Третьего декабря шестьдесят восьмого… В Страстную Пятницу, на следующий год… Два дня в марте семидесятого…
– Да-да, я помню. Спасибо. Можно задать вам один вопрос, Элис? – Он не стал дожидаться ответа. – Вы смотрите вечерние новости? В смысле, общенациональные новости. Мне хотелось бы узнать, насколько велик интерес к завтрашней казни.
– А вы что, не смотрите новости?
– Но вы-то смотрите, насколько я понимаю.
– Уолтера Кронкайта
[56]. «Шестьдесят минут». Или вы считаете, что я поклонница одного только «Шоу Лоренса Велка»
[57]?
