Элис неодобрительно шмыгнула носом, на что начальник тюрьмы не стал обращать внимания.
– Так насчет казни… – напомнил он. – Какой интерес?
– Ах да. – Она важно кивнула. – Интерес просто колоссальный – такой же, как к Хуану Короне в прошлом году, Мак Рэю Эдвардсу и этому другому, забыла, как зовут. Потом был еще «Душитель из Гаффни», и этот, который орудовал палкой от метлы
[58]. Только в прошлом месяце в Сиэтле пропали четыре девушки, а наверняка и больше, о которых мы пока не знаем. Мне не следует ничему удивляться, работая там, где я работаю, и зная, какое зло обитает в мужском сердце, но, похоже, злу этому поистине нет пределов. Сейчас даже новый термин для этого придумали. «Серийный убийца» – можете в такое поверить? Так что да, журналисты говорят, а люди слушают, и я не вижу, что в этом может быть плохого. Хорошая показательная казнь – как раз то, в чем сейчас нуждается эта страна.
– Гм, ну да. Спасибо, Элис.
– Да, сэр, и благослови вас Господь за то, что вы делаете!
Полная праведного одобрения, она говорила так, будто это ему самому предстояло перевести рубильник. Уилсон ничего не ответил, и секретарша в заключительный раз кивнула, так крепко ткнув подбородком в толстенную шею, что он даже попятился, словно подобная убежденность вызвала у него оторопь.
Потом начальник направился к северо-восточной башне, откуда открывался вид на главные ворота и подъезды к тюрьме. Охранники кивнули при его появлении, а потом разошлись по углам, чтобы дать ему пространство. Промокнув лицо платком после долгого восхождения по лестнице, он опустил взгляд на пыльную подъездную дорогу.
– Господи всемогущий! Сколько их там?
– Протестующих или телевизионных фургонов? – уточнил ближайший охранник.
– Я про фургоны.
– Тридцать семь, когда я считал последний раз.
– Тридцать девять, – поправил другой охранник, показывая куда-то вдаль, где к тюрьме, вздымая клубы пыли, мчались еще две передвижные телевизионные станции. Прикрыв глаза от солнца, Уилсон оглядел толкущихся внизу телевизионщиков в их щегольской одежде и с тщательно уложенными волосами. Что же до протестующих, то, по его прикидкам, их уже собралось по меньшей мере пара сотен и наверняка ожидались еще. Он насчитал семь автобусов из различных церквей с названиями вроде «Благодать Божия» и «Церковь Христа на горе Сион», беспорядочно разбросанных по окрестным полям – из некоторых в утреннее пекло еще выбирались прихожане, большинство из которых держали плакаты с лозунгами вроде «Лишь Бог вправе забирать жизнь» или «Верьте в Спасителя нашего Иисуса Христа». К середине дня начнут прибывать просто любопытствующие – как те, кто искренне поддерживает высшую меру наказания, так и те более темные души, которым всего лишь хочется оказаться рядом, когда человеческое существо прожарят электрическим током до самых печенок.
– Можем оттеснить их до дороги штата, если хотите, – предложил один из охранников.
Уилсон не стал спешить с ответом, глядя на приближающиеся фургоны телеканалов; заметил, что позади них по разбитой дороге катит еще один автобус.
– Ладно, черт с ними, – наконец произнес он, оставив все остальное невысказанным – что при всем, что ему придется сделать для Икса, небольшая неразбериха будет только кстати.
Следующие девяносто минут начальник работал у себя в кабинете, пытаясь распределить места на лавках для родственников жертв, планирующих присутствовать при казни. Это было неприятное дело, но хотелось сделать все правильно. Это означало необходимость припомнить подробности множества убийств Икса – в попытке оценить, какая из семей пострадала больше других и таким образом могла претендовать на более удобные места. «Отец, который потерял двух сыновей, но быстро? Или муж, чьей жене пришлось вынести долгую неделю жестоких пыток?» Это была болезненная математика, и начальник был только рад, когда его время от времени отрывали от этого занятия.
Первым был Рипли с новыми сведениями про Икса.
– Все еще возбужден. Все еще спрашивает про Бёрда.
– Были еще посетители?
– Двое его адвокатов. Настоящих адвокатов, в смысле.
– Были какие-то разговоры про священника?
– Никаких.
Да и не будет. Икс умрет так, как и жил, без покаяния или сожаления.
Второй раз начальника прервали через сорок минут – совершенно неожиданно, он такого даже вообразить не мог.
– Сэр? – произнесла Элис сквозь открытую дверь. – У вас звонок по второй линии. Это ваша супруга.
– Спасибо, Элис. Вам не трудно прикрыть дверь?
Она выполнила его просьбу, и Уилсон уставился на телефон, почти боясь к нему прикоснуться. Его жена никогда не звонила ему на работу.
– Милая? – произнес он. – Всё в порядке?
– Я звоню, потому что знаю, каким тяжелым будет для тебя этот день, и что завтра тебе придется даже еще тяжелее, учитывая твои мысли касательно казни, – последовал негромкий ответ. – От нас с тобой не было особо много толку друг для друга в эти последние годы, но сейчас я целиком и полностью на твоей стороне.
– Милая, ты так добра ко мне…
– По крайней мере, до завтрашнего дня, – добавила она. – Когда ты убьешь этого ужасного, порочного человека и навсегда отправишь его душу в ад.
В трубке послышались короткие гудки, оставив начальника таращиться на нее так, как будто он никогда раньше ее не видел. Уилсон медленно положил трубку на аппарат. В этот момент Рипли вновь вернулся в его кабинет – и весь мир реально полетел под откос.
* * *
Не доехав около пяти миль до поворота к тюрьме, Рис припарковался в тени заброшенной бензоколонки, окна которой были выбиты и заколочены досками. Автомат с колой тоже был сломан. Равно как двери туалетов, насосы и выгоревшая пластиковая вывеска, некогда гласившая «Эссо». Это было мрачное место, которое помнили лишь те, кому доводилось проезжать мимо него по пыльному двухрядному шоссе. Но таксофон по-прежнему работал, и как раз по этой причине Рис и оказался здесь.
Глянув на часы, он подумал: «Скоро».
Более взвинченный, чем сам был готов признать, Рис уже в третий раз проверил ногти, убедившись, что выскреб из-под них все следы крови Лонни.
