– Я просто очень хочу знать, что это может значить, – произнес Грэнтэм.
– Дайте мне минуту.
– Что бы это ни было, мистер Чейз, полагаю, что вы мне все объясните.
– Адам? – В голосе Робин звучала обида, но я мог на этот счет не беспокоиться. Я думал про Грейс, а также про того человека, который считался моим другом.
– Этого просто не может быть!
Но в голове у меня уже словно прокручивалось кино – как это все-таки могло быть. Я знал его лицо, его фигуру, его голос. Так что мог заполнить пустоты, и это было все равно что смотреть какой-то фильм ужасов – про то, как мой самый давний друг насилует женщину, которую я знаю с двухлетнего возраста.
Я мотнул головой на перстень в прозрачном пакетике.
– Вы нашли его там, где это произошло? – спросил я.
– Да, на месте происшествия – там, где ее обнаружил Долф.
Я отошел в сторонку, вернулся. Ну не могло быть так, хоть тресни!
Но тем не менее было.
Пять лет. Все меняется.
И теперь уже ничего доброго не осталось в моем голосе.
– Семьдесят два – это был номер на его футбольном свитере. А перстень – подарок от бабушки.
– Вот как?
– А «дэ-бэ» – сокращенно его кличка. Дэнни-бой. Номер семьдесят два.
Грэнтэм кивнул, когда я закончил:
– «Дэ-бэ семьдесят два». Дэнни Фэйт.
Робин сохраняла молчание – она понимала, что во мне сейчас творится.
– Вы полностью в этом уверены? – спросил Грэнтэм.
– Помните, я упоминал рыбацкие хижины? Те, что ниже по реке от дома Долфа?
– Да.
– Вторая сверху, если смотреть по течению, принадлежит Зебьюлону Фэйту.
Они оба посмотрели на меня.
– Отцу Дэнни, – добавил я.
– Насколько ниже по течению от того места, где на нее напали? – уточнил Грэнтэм.
– Меньше двух миль.
– Так-так…
– Я хочу присутствовать, когда вы будете говорить с ним, – потребовал я.
– Это совершенно исключено.
– Я мог бы вам ничего не говорить! Мог бы и сам с ним пообщаться!
– Это дело полиции. Не суйтесь куда не следует.
– Она не ваша родственница!
– И не ваша тоже, мистер Чейз. – Грэнтэм подступил ближе, и, хотя его голос звучал взвешенно, злость так и сочилась из его лица. – Когда мне от вас что-то понадобится, я сам это скажу.
– Без меня вам до него не добраться, – сказал я.
– Не лезьте не в свое дело, мистер Чейз.
* * *
Я уехал из больницы, когда между деревьями серебряной монетой протиснулась луна. Ехал быстро; в голове шумели кровь и мрачная ярость. Дэнни Фэйт. Робин была права. Он изменился, переступил черту, и не было пути назад. То, что я сказал Робин, было правдой.
Я вполне мог убить его.
Когда я въехал на территорию фермы, все вокруг казалось каким-то не таким: дорога слишком узкая, повороты словно не в тех местах… Столбы ограды, туго стянутые между собой темной колючей проволокой, один за другим поднимались мне навстречу из бесцветной травы. Поворот к дому Долфа я проскочил, не сразу это сообразив. Сдал назад, свернул на длинный отрезок, на котором когда-то учил Грейс водить машину. Ей тогда было всего восемь, и ее едва было видно из-за руля. Во мне до сих пор звучал ее смех, до сих пор ощущалось ее капризное разочарование, когда я твердил ей, что она едет чересчур быстро.
И вот теперь она в больнице – лежит, свернувшись в клубок, словно зародыш, покалеченная и сломленная… Я опять увидел стежки хирургических швов у нее на губах, тонкие голубые прорези на лице, когда она пыталась открыть глаза.
Я хлопнул открытой ладонью по рулю, а потом вцепился в него обеими руками, словно силясь согнуть его пополам. Изо всей силы давил на газ, слыша глухие удары подвески и стук камней по днищу машины. Еще один поворот, потом через предохранительную решетку от скота
[16], о которую шины долбанули со всей дури. Ударил по тормозам. Пойдя юзом, машина замерла перед маленьким двухэтажным домиком под жестяной крышей, обшитом белой вагонкой. Владел им мой отец, но Долф жил тут уже несколько десятков лет. Над двором раскинул свои ветки огромный дуб, а в открытом сарае я заметил какой-то старый автомобиль, стоящий на кирпичах, – части его мотора были разложены на садовом столике под деревом.
Выдернул ключ из зажигания и резко захлопнул дверцу, услышав лишь пронзительное зудение комаров да хлопанье и стрекот летучих мышей, проносящихся над самой землей.
Пока шел через двор, пальцы сами собой сжались в кулаки. Над крыльцом висел единственный фонарь. Скрипнула ручка, и дверь резко подалась вперед. Я включил внутри свет, вошел и встал в комнате Грейс, впитывая глазами все те вещи, которые она так любила: постеры со спортивными машинами, награды со скачек, пляжные фотки… Ни малейшего беспорядка. Кровать. Письменный стол. Выстроенная в ряд практичная обувь, вроде высоких крепких ботинок и болотных сапог. На зеркале над комодом – еще фотографии: две с какими-то разными лошадьми и одна с автомобилем, который я видел в сарае, – они с Долфом улыбаются до ушей, машина стоит на эвакуаторе.
Тачка явно предназначалась ей.
Я вышел, плотно затворил дверь. Принес свою сумку, бросил ее на кровать в гостевой комнате. Уставился в голую стену и задумался – показалось, что очень надолго. Дожидался, пока наступит хотя бы относительное спокойствие, но оно так и не наступало. Спрашивал себя, что сейчас важнее всего, и выходил только один ответ: Грейс. Так что я обыскал кухню Долфа в поисках фонарика. Потом вытащил дробовик из оружейного шкафа, переломил стволы, зарядил, но тут увидел еще и револьвер – уродливую тупорылую штуку, вроде во вполне приличном состоянии. Засунул ружье обратно, откопал коробку патронов тридцать восьмого калибра
[17], вытащил шесть штук. Толстенькие, тяжелые, они скользнули в гнезда барабана, как по маслу.
Приостановился в дверях, зная: как только я шагну через порог, ходу назад не будет. Револьвер оттягивал руку, постепенно нагреваясь в ней. Предательство Дэнни пробило во мне темные дыры, пробудив такой гнев, какой я не чувствовал уже годами. Планировал ли я убить его? Не исключено. Сам этого на самом деле не знал. Но я разыщу его. Задам несколько чертовски трудных вопросов. И, клянусь Богом, – он на них ответит!
