Я придвинулся ближе к провалу, и моя подошва ширкнула по голому граниту. Наклонился вперед, но недостаточно далеко, чтобы заглянуть в расщелину. Оглянулся на Долфа.
– И какое это имеет отношение к продаже земли отца?
– Твой старик – вроде этих сапона. По нему, так некоторые вещи стоят того, чтобы за них убивать.
Я жестко посмотрел на пожилого мужчину перед собой.
– Или умирать, – добавил он.
– И?.. – спросил я.
– Никогда он ничего не продаст.
– Даже если ферма обанкротится из-за экспериментов Джейми с виноградниками?
Долфу явно было неловко.
– До этого не дойдет.
– Готовы спорить на что угодно?
Он предпочел промолчать. Я придвинулся ближе, наклонился над этой оскаленной гранитной пастью и заглянул в уходящий вглубь наподобие шахты провал. Он был глубокий, с торчащими из стенок твердыми каменными выступами; но солнце уже заглядывало вглубь. И мне показалось, что там, внизу, я что-то вижу.
– А как эти археологи поступили с останками? – спросил я.
– Пометили ярлычками. Вытащили наверх. Лежат сейчас где-то разложенные по коробкам, насколько я могу себе представить.
– Вы уверены?
– Да. А что?
Наклонившись еще дальше, я вгляделся в полутьму, лег грудью на теплый камень и свесил голову через край. Углядел какой-то бледный, гладкий изгиб вроде полумесяца, а чуть ниже – пустое пространство и ряд маленьких белых комочков, словно жемчужины на нитке; а еще – большую темную кучу, похожую на грязную истлевшую ткань.
– На что это, по-вашему, может быть похоже? – спросил я.
Долф улегся на живот рядом со мной. Добрую минуту всматривался, наморщив нос, и я мог бы поклясться, что при этом принюхивался – из провала и впрямь исходил едва уловимый тошнотворный душок.
– Господи боже, – произнес он наконец.
– У вас есть веревка в машине?
Он перекатился на бок – царапнули по камню металлические заклепки джинсов.
– Ты серьезно?
– Только если у вас нет идеи получше.
– Господи боже, – повторил Долф, после чего встал и направился к пикапу.
* * *
Привязав веревку к буксировочному крюку машины выбленочным узлом, я перебросил бухту со свободным концом через край. Она мазнула по камню, падая вниз.
– Нет, случайно, фонарика?
Долф вытащил фонарь из пикапа, передал мне.
– Не стоит этого делать, – произнес он.
– Я не уверен, что увидел там, внизу. А вы?
– Довольно уверен.
– Довольно или точно?
Он ничего не ответил, так что я повернулся спиной к провалу и ухватился за веревку. Рука Долфа крепко ухватила меня за плечо.
– Не делай этого, Адам! В этом нет нужды.
Я улыбнулся:
– Просто не бросайте меня одного.
Долф пробурчал что-то вроде «вот же упрямый пацан».
Улегшись на живот, я перекинул ноги через край. Зацепился ступнями, дал им по возможности принять на себя мой вес, возложив остальное на веревку. Раз перехватил взгляд Долфа и тут же оказался внутри – жерло расщелины словно сомкнулось у меня над головой.
Тело обдало холодом, воздух становился все более спертым. Я опустился мимо последних слоев камня, и теплый яркий мир окончательно отлетел прочь. Солнце покинуло меня, и я сразу ощутил их всех до единого – все эти три сотни людей, многие из которых были еще живы, когда летели вниз. На миг мой повседневный разум покинул меня. Это было настолько реально, что я словно наяву услышал треск выстрелов на скале и пронзительные крики женщин, которых бросали сюда живыми, только чтобы не тратиться на пулю. Но это было многие века назад, оставив после себя лишь едва уловимую вибрацию древнего камня.
Раз я поскользнулся, услышав, как охнула туго натянувшаяся веревка, принимая на себя весь мой вес. Еще десять футов, и запах захватил меня целиком. Я силился дышать, но вонь была слишком уж густой. Направил на тело луч фонаря, увидел перекрученные палочки ног и поднял его повыше. Свет ударил в открытый изгиб лобовой кости, который выглядел сверху как опрокинутая чаша – тот самый полумесяц. Высветил пустые глазницы, лохмотья плоти и зубы.
И кое-что еще.
Приглядевшись попристальней, я увидел почерневшую джинсовую ткань и некогда белую рубашку, теперь лилово-бурую под влиянием впитавшейся в нее трупной слизи и гниения. Меня едва не вырвало, и вовсе не от этой мрачной цветовой гаммы или запахов.
Я увидел насекомых. Их были тысячи. Они безостановочно шевелились под тканью.
Словно исполняли какой-то жуткий танец.
* * *
Четыре часа спустя, под сводами чистого – не надышишься – воздуха Дэнни Фэйта вытащили из расщелины. Не было способа сделать это поизящней. Просто спустились вниз с мешком для трупов и воспользовались лебедкой на одном из пикапов шерифа. Даже сквозь ее натужное завывание я хорошо слышал шуршание задевающего за стенки пластикового мешка, глухие удары кости о камень, от которых почему-то замирало сердце.
За извлечением тела наблюдали трое: Грэнтэм, Робин и медэксперт. На них были респираторы, но их лица все равно казались напряженными и серыми, как обуглившаяся бумага. Робин избегала встречаться со мной взглядом.
Никто, кроме меня, не мог с полной уверенностью сказать, что это Дэнни, но это был он. Габариты подходили, да и волосы было трудно перепутать с чьими-то еще. Рыжие и вьющиеся – не слишком-то частое явление в округе Роуан.
Шериф появился, когда тело было еще в провале. Провел десять минут, разговаривая со своими людьми, а потом – с Долфом и моим отцом. Я видел открытую враждебность между ними, недоверие и неприязнь. Со мной он поговорил только раз, и ненависть тоже так и витала в воздухе. «Я не мог помешать тебе вернуться, – сказал он. – Но тебе не следовало туда лезть, тупой ты урод!» Сразу после этого шериф уехал, словно сделал лишь одно важное дело из великого множества и у него по-прежнему есть дела поважней.
Я поймал себя на том, что постоянно вытираю ладони о штаны, будто так можно было стереть запах или оставшееся в них ощущение от соприкосновения с влажным камнем. Отец наблюдал за мной, и я засунул руки в карманы. Он казался таким же остолбенелым, как и я, и все ближе придвигался ко мне всякий раз, когда Грэнтэм подходил к нему с еще каким-нибудь вопросом. К тому моменту, как Дэнни был готов отправиться с утеса в свой последний путь, мы с отцом уже стояли в каких-то пяти футах друг от друга, и наши собственные беды словно уменьшились по сравнению с неуклюжим, топорщащимся во всем стороны мешком, который никак не удавалось уложить в кузове шерифского пикапа более или менее плоско.
Но тело не могло оставаться тут вечно. Пикапы скрылись вдали, и тишина воцарилась вновь. Мы стояли неровной шеренгой возле изрытого трещинами камня, втроем, и шляпа Долфа покоилась у него на руке.
