* * *
Голос Грейс был совсем тих. Едва долетал из-за ее плеча.
– Ты кому-нибудь сказал? – спросила она.
– Конечно же, нет.
– Ты думаешь, что я полная дура.
– Грейс, я люблю тебя больше всех на свете! Разве важно, в какой форме эта любовь?
– По-моему, теперь я готова быть одна, – объявила она.
– Только не подавай это таким вот образом, Грейс!
– Я устала. Потом приходи еще меня проведать.
Я встал, подумав, не обнять ли ее еще раз; но она уже полностью закрылась. Так что я просто похлопал ее руке – в месте, не затронутом ушибами, бинтами или иголками, воткнутыми ей под кожу.
– Отдохни как следует, – сказал я ей, и Грейс прикрыла глаза. Но, обернувшись напоследок из коридора, я увидел, что она таращится в потолок, а ее руки поверх застиранной простыни крепко стиснуты.
* * *
Я вышел в рассеянный свет еще одного раннего утра. Машины у меня не было, но совсем неподалеку располагалась закусочная с подачей завтраков. Открывалась она в шесть, и после того, как я несколько минут прождал открытия, на зады ее один за другим подкатили два автомобиля. О шлакоблочную стену лязгнула металлическая дверь, кто-то пнул пустую бутылку, которая со звоном покатилась по бетону. Внутри зажегся свет, и чьи-то толстые, как сосиски, пальцы перевернули вывеску на двери с «ЗАКРЫТО» на «ОТКРЫТО».
Я занял кабинку возле окна и дождался, пока не запахнет кофе. Через минутку появилась официантка, и заготовленная улыбка соскользнула у нее с лица.
Она помнила меня.
Официантка, глядя куда-то в сторону, приняла у меня заказ, а я не сводил взгляд с клетчатого рукава ее синтетической рубашки. Нам обоим так было проще. Старикан с толстыми пальцами тоже меня узнал. Они о чем-то зашептались возле кассы, и мне стало ясно, что подозреваемый – то же самое, что осужденный, даже через пять лет.
Пока я ел, закусочная понемногу заполнялась: работяги, офисный люд, всего понемногу. Большинство из них знали, кто я такой. Никто со мной не заговаривал, и я задумался, сколько в таком отношении ко мне было от смешанных чувств, вызванных упрямством моего отца, а сколько от искренней веры в то, что я действительно некое чудовище. Включив свой мобильник, я увидел три пропущенных звонка от Робин.
Официантка нехотя двинулась в мою сторону и остановилась ровно на таком расстоянии, чтобы ее нежелание приближаться ко мне не выглядело слишком уж очевидным.
– Что-нибудь еще?
Я ответил, что нет.
– Ваш счет, – сказала она, бросив листок на самый краешек стола. Подтолкнула его ко мне средним пальцем.
– Спасибо, – сказал я, делая вид, будто совершенно не обратил внимания на недвусмысленный жест, посылающий меня на три буквы.
– Всегда пожалуйста.
Я посидел немного еще, потягивая остатки кофе, а потом увидел подрулившую к тротуару полицейскую машину с выключенными мигалками. Из нее вылез Джордж Толлмэн, который бросил несколько монет в автомат с газетами, а потом поднял взгляд и увидел меня сквозь стекло. Я махнул ему. Он кивнул в ответ, после чего сразу же позвонил кому-то по мобильнику. Войдя в ресторан, пролез в мою кабинку и положил газету на стол. Протянул руку, и я пожал ее.
– Кому звонил? – спросил я.
– Твоему отцу. Он просил меня держать ушки на макушке.
Джордж поднял руку, чтобы привлечь внимание официантки. Заказал плотный завтрак и махнул на мою пустую кофейную чашку.
– Еще? – спросил он.
– Пожалуй.
– И еще кофе, – добавил он официантке, которая лишь закатила глаза.
Я внимательно оглядел его полицейскую форму – темно-синий комбинезон со множеством золотого шитья и всяких блестящих металлических побрякушек; потом посмотрел за окно и увидел здоровенного пса, который восседал на заднем сиденье его машины, строго выпрямив спину.
– Ты еще и в кинологи подался? – спросил я.
Толлмэн ухмыльнулся.
– Детишки любят эту собачку. Иногда я беру ее с собой.
Принесли завтрак.
– Выходит, ты с моим отцом в довольно хороших отношениях? – спросил я.
Джордж разрезал свои блинчики на ровные квадратики, аккуратно положил нож с вилкой на сухой край тарелки.
– Ты ведь вроде в курсе моей истории, Адам… Я же был просто никем. Отец на пособии. Мать то тут, то там. У меня никогда не было ни денег, ни положения, но мистер Чейз никогда не смотрел на меня сверху вниз или как-то показывал, что я недостаточно хорош для его дочери. Для твоего папани я сделаю все на свете. Думаю, тебе следует знать это с самого начала.
– И для Мириам? – спросил я.
– Люди думают, что я клеился к Мириам только из-за денег.
– Деньги всегда каким-то образом замешаны, – заметил я.
– Мы не можем выбирать, кого любить.
– Так ты ее и вправду любишь?
– Еще со старших классов, а может, и дольше. Все что угодно для Мириам сделаю. – Его глаза вдруг наполнились внезапной убежденностью. – И она тоже нуждается во мне. Никто никогда раньше во мне не нуждался.
– Рад, что все так хорошо.
– Хорошо далеко не все, не пойми меня превратно. Мириам, она… ну, она хрупкая женщина, но хрупкая, как хороший фарфор, если ты меня понимаешь. – Джордж поднял тяжелые ручищи от стола и сжал пальцы, словно удерживая чайные чашки за тонкие ручки. – Мне приходится действовать аккуратно.
Поставил воображаемые чашки на стол и поднял руки, растопырив пальцы. Улыбнулся:
– Но мне это нравится.
– Рад за тебя.
– Твоя мачеха долго не могла этого одобрить. – Его голос упал, так что я едва разобрал его последние слова. – Она считает меня трутнем.
– Что?
– Она как-то сказала Мириам: встречайся с трутнями сколько влезет, но не выходи за них замуж.
Я отхлебнул из чашки, а Джордж взял вилку. Вид у него был такой, будто он чего-то ждет.
– Так как, получил я от тебя одобрение? – спросил он.
Я поставил чашку на стол.
– Ты серьезно?
Он кивнул, и мне стало его жалко.
– У меня тут нет права на мнение, Джордж. Меня здесь давно не было. Меня оставили в подозрении. Ты ведь коп, черт побери!
– Мириам рада, что ты вернулся.
Но я уже качал головой.
– Ты просто не представляешь, что Мириам чувствует по отношению ко мне.
– Тогда давай просто скажем, что у нее к тебе смешанные чувства.
– Это не то же самое, – сказал я, и Джорджу явно стало малость не по себе.
– Я всегда высоко тебя ставил, Адам. Твое одобрение будет много для меня значить.
