С южной стороны к ней примыкал порядочный кусок – грубый треугольник, одну из сторон которого представлял собой изгиб реки. «Адолфус Бун Шеперд». Двести акров.
Робин была права. Долф владел двумя сотнями акров, включая дом.
«Шесть миллионов долларов, – сказала она. – Основываясь на последнем предложении».
Какого черта?
Переписав каталожный номер журнала регистрации сделок и номера страниц на клочок бумаги, я поставил карту обратно на стенд. Подошел к стойке, обратился к одной из женщин – пожилой и округлой, с толстенным слоем голубых теней на веках.
– Я хотел бы взглянуть на купчую на этот участок земли, – сказал я, подсовывая бумажку на стойку между нами. Она даже не озаботилась посмотреть на него.
– Вам нужно в реестр недвижимости, лапочка.
Я поблагодарил ее, прошел по коридору в офис госреестра и переговорил с еще одной теткой за другой стойкой. Назвал ей номера и объяснил, что мне надо. Она показала на конец стойки.
– Подождите вон там. Это займет буквально минуту.
Появилась она опять с толстым томом под мышкой. Бросила его на стойку, просунула толстый палец между страницами и раскрыла его. Быстро пролистала, пока не нашла нужную, потом развернула том ко мне.
– Это то, что вам надо?
Это был акт приема-передачи восемнадцатилетней давности, судя по дате. Я быстро пробежал написанное – все четко и ясно. Мой отец передал Долфу две сотни акров.
– Хотя интересно, – задумчиво произнесла женщина.
– Что?
Она уткнула все тот же толстый палец в документ.
– Тут нет печатей налоговой.
– Что вы этим хотите сказать?
Тетка шумно выдохнула, словно вопрос навалился на нее всей своей тяжестью. Отлистала назад несколько страниц, до какого-то другого акта – в верхнем углу красовалось несколько разноцветных печатей с подписями. Постучала по ним пальцем.
– Печати налоговой, – объяснила она мне, как маленькому. – При приобретении земли уплачиваются налоги. На акт ставятся печати.
Перекинула несколько страниц, вернулась к акту о передаче двухсот акров земли Чейза Шеперду. Поставила палец в углу.
– Нет печатей.
– И что это означает? – спросил я.
Она наклонилась, чтобы прочесть имя на акте.
– Это означает, что Адолфус Шеперд не покупал эту землю.
Я открыл было рот, чтобы задать вопрос, но тетка за стойкой остановила меня поднятием руки и мощным выдохом табачного перегара. Опять склонилась над документом, чтобы прочитать второе имя.
– Джейкоб Чейз ему ее просто подарил.
* * *
На улице жара сразу попыталась придавить меня к земле. Я посмотрел вдоль улицы на соседний квартал, в котором располагалось здание суда – неподвластное времени и суровое даже под ослепительно-белым солнцем. Мне требовалось поговорить с Рэтборном. Он ездил на ферму, пытался поговорить с моим отцом насчет чего-то. Причем каким-то боком упоминался и Долф. Как там выразился мой отец? Я остановился на тротуаре, склонив голову набок, словно чтобы получше услышать слова: «И к Долфу с этими своими разговорчиками тоже не подкатывай. Он ответит тебе то же самое, что и я».
Что-то в этом роде.
Я двинулся по тротуару в сторону здания тюрьмы, громоздящегося впереди, – угловатого и уродливого, с узенькими, словно женское лицо, окошками. Подумал про Долфа, гниющего внутри, а потом прошел мимо и поднялся по ступенькам соседнего здания суда. Кабинеты судей располагались на втором этаже. Предварительной договоренности у меня не было, а приставы на посту охраны чертовски хорошо знали, кто я такой. Они трижды прогнали меня через рамку металлодетектора и охлопали так тщательно, что я не пронес бы мимо них и канцелярскую скрепку, даже если б засунул ее себе в трусы. Я сделал вид, будто они могут развлекаться подобным образом хоть целый день. И все же они пребывали в сомнениях – но здание суда было общественным местом. Не пускать меня у них не было никаких законных оснований.
А вот судейские кабинеты – совсем другая история. Найти их оказалось легко – вверх по лестнице, за офисом окружного прокурора, но так вот с кондачка туда не войдешь. Нету там ничего общественного. Вы войдете, только если судья захочет вас впустить. Дверь представляла собой мощное сооружение из стали и пуленепробиваемого стекла. Здание охраняли две дюжины вооруженных приставов, и любой из них мог завалить меня прямо на месте, если б ему приказал судья.
Я оглядел пустой коридор в обе стороны. За толстым стеклом за письменным столом сидела миниатюрная женщина – лицо цвета чая, желтые волосы и суровые глаза. Когда я нажал на кнопку переговорного устройства, она прекратила долбить по клавиатуре. Глаза ее сфокусировались, женщина подняла палец и вымелась из комнаты так быстро, как только могли нести ее опухшие ноги.
Умчалась сообщить судье, кто именно пожаловал.
На Рэтборне был другой костюм, но выглядел он примерно так же. Может, разве что не столь потным. Он внимательно изучил меня через стекло, и мне было видно, как в голове у него проворачиваются шестеренки. Через несколько секунд он шепнул что-то своей секретарше, которая положила пальцы на телефон. Потом открыл дверь.
– Что тебе надо?
– Минутку вашего времени, – официальным тоном объявил я.
– По какому вопросу? – Его очки сверкнули, и судья нервно сглотнул. Неважно, каков был вердикт – для него я был убийцей. Он шагнул вперед, и его тело заполнило щель в двери. – У нас будут проблемы?
– Почему в тот день вы приезжали к моему отцу? Вот об этом я и зашел поговорить.
– У тебя ровно одна минута, – объявил он.
Я проследовал вслед за ним мимо миниатюрной секретарши с жестким взглядом и встал перед его письменным столом, когда Рэтборн неплотно прикрыл дверь, оставив щелку.
– Она так и ждет повода позвонить приставам, – объяснил мне он. – Лучше не давай ей такой повод.
Он сел, и я сел. Над верхней губой у него выступили крошечные бусинки пота.
– О чем был спор? – спросил я. – Между вами и моим отцом.
Судья откинулся в кресле и поскреб свой паричок согнутым пальцем.
– Давай сразу проясним одну вещь. Закон есть закон, а прошлое есть прошлое. Я судья, а ты сейчас даже не в зале суда, а в моем личном кабинете. Я не принимаю по личным делам у себя в кабинете. Только преступи эту черту, и приставы будут здесь так быстро, что ты просто не поверишь.
– Вы закрыли меня за убийство. Вы закрыли Долфа за убийство. Трудновато тут воздерживаться от личного.
– Тогда можешь уходить прямо сейчас. Я тебе ничего не должен.
Я постарался успокоиться. Повторял себе, что явился сюда по вполне конкретной причине.
Лицо судьи стало темно-красным. В соседней комнате скрипнул стул. Я откинулся на кресле, вдохнул, шумно выдохнул, и Рэтборн улыбнулся улыбкой, которая вызвала у меня тошноту.
