– Ну вот и отлично, – сказал он. – Так-то лучше. Я знал, что найдется все-таки хоть кто-то из Чейзов, кто способен проявить благоразумие. – Разложил свои наманикюренные белые руки на столе. – Вот только сумел бы ты убедить проявить такое же благоразумие своего отца…
– Вы хотите, чтобы он продал землю?
– Я хочу, чтобы он подумал о благополучии округа.
– Вот потому-то вас и послали с ним встретиться?
Он подался вперед и сложил руки ковшиком, словно держал в них какую-то большую драгоценность.
– Открываются большие возможности. Возможности для тебя, для меня. Если б ты просто смог убедить его…
– Он живет собственным умом.
– Но ты же его сын. Тебя он послушает.
– Потому вы и согласились принять меня? Чтобы я смог уговорить отца?
Лицо судьи закрылось, улыбки как не бывало.
– Кто-то же должен заставить его разумно посмотреть на вещи.
– Разумно… – повторил я.
– Вот именно. – Он попробовал еще раз улыбнуться, но не вышло. – В вашей семье все движется лишь от плохого к худшему. Сдается мне, что это прекрасная возможность направить твоих родичей в нужную сторону. Заработать кое-каких деньжат. Помочь местному обществу…
Но я уже ничего этого не слышал. Разум забуксовал.
– От плохого к худшему… – повторил я его фразу.
– Да.
– Что вы имеете в виду?
Рэтборн раскинул руки, поднял правую, ладонью вверх.
– Плохое, – объявил он, после чего поднял таким же манером левую руку, изображая чаши весов. – Худшее.
Я указал на правую руку, понимая, что сейчас он сможет прочесть едва сдерживаемый гнев в моем голосе. Понимая, что это доставит ему удовольствие.
– Начнем с плохого, – сказал я.
– Я начну с худшего. – Судья потряс этой рукой. – Еще один близкий человек в тюрьме за убийство. В пределах ваших владений убивают людей и наносят им тяжкие телесные повреждения. Город кипит от возмущения…
– Далеко не все так настроены, – перебил я.
Рэтборн наклонил голову набок, продолжил перечислять громче:
– Рискованные предпринимательские решения…
– Какие еще рискованные решения?
Уголок его рта скривился.
– Долги твоего отца. Я не уверен, что он сможет их выплатить.
– Я в это не верю.
– Это маленький город, Адам. Я знаю тут кучу людей.
– Ну а плохое? – спросил я.
Рэтборн опустил руки, напустил на себя скорбное выражение, которое, как я знал, было насквозь фальшивым.
– А мне и вправду надо объяснять?
Я закусил губу, сильно.
– Твоя мать была замечательной женщиной…
Он проворачивал нож для своего собственного удовольствия. Я понял это и отказался в этом участвовать. Поднялся, показал ему средний палец, а потом развернулся и вышел. Судья проследовал за мной в приемную. Я чувствовал его у себя за спиной, когда проходил мимо письменного стола секретарши.
– От плохого к худшему, – повторил он, и я резко развернулся к нему. Не знаю уж, что секретарша углядела на моем лице, но когда я закрывал за собой дверь, она уже лихорадочно тыкала в кнопки телефона.
Глава 23
Отец был пьян. Он был один во всем доме и пьян просто-таки в лоскуты. Мне понадобилось не более трех секунд, чтобы это понять – в основном потому, что раньше я ничего подобного не видел. Мой родитель всегда свято веровал в то, что излишества допустимы лишь в труде, а во всем остальном следует проявлять умеренность, так что в прошлом, когда я являлся домой пьяный и окровавленный, разочарование исходило от него, словно обжигающие лучи благодатного огня. То же, что я видел сейчас… это было ново, и это было мерзко. Его лицо одрябло и вытянулось, глаза увлажнились. Он заполнял собой кресло, как будто его туда налили. Бутылка была открыта и почти пуста, в стакане оставалось разве что на полпальца. Отец таращился на что-то в своей руке, и странные эмоции клубились в нем, так что черты его лица словно плавали поверх лицевых костей. Злость, сожаление, что-то похожее на веселье. Все это сменяло друг друга короткими отрывистыми вспышками, из-за чего он походил на душевнобольного. Я довольно долго стоял в дверях, и не думаю, чтобы он хотя бы раз моргнул. Прикрой я глаза, то увидел бы нечто серое, тронутое бледной холодной желтизной. Древнего старика в распадающемся на части ломте времени. Я понятия не имел, что ему сказать.
– Убил утром каких-нибудь собак?
Отец прокашлялся, и его глаза поднялись вверх. Выдвинул ящик стола, сбросил в него то, что держал в руке. Потом с преувеличенной аккуратностью задвинул ящик и покачал головой:
– Позволь мне сказать тебе кое-что про падальщиков, сынок. Это лишь вопрос времени, когда они наберутся наглости…
Я так и не понял, говорит ли он про собак или же про людей, требующих от него продать землю, – людей вроде Зебьюлона Фэйта и Джилли-Крыса. Интересно, подумал я, не навалилась ли на него какая-нибудь новая ноша. Нападение и убийство. Долф в тюрьме. Возрастающий долг. Какие еще силы ополчились теперь против моего отца? Расскажет ли он мне, если я спрошу, или я для него просто еще одна обуза? Он поерзал ногами под столом, кое-как выпрямился. Его штаны были измяты, задрызганы понизу грязью. Рубашка с одной стороны свисала из-за ремня. Накрутив обратно крышечку на бутылку бурбона, отец отнес ее к буфету. День придал новый изгиб его спине и еще лет тридцать его походке. Он поставил бутылку и уронил руку на ее горлышко.
– Просто решил выпить за Долфа.
– Есть какие-то новости?
– Мне не разрешили с ним повидаться. Паркс уехал обратно в Шарлотт. Ничего он не может сделать, раз уж Долф его не нанял.
Отец прислонился головой к буфету, и его бледные усы так идеально уловили льющийся из-за приоткрытой дверцы слабенький желтый свет, что это могло быть единственным цветным пятнышком, оставшимся во вселенной.
– Разве что-то изменилось? – спросил я.
Он покачал головой.
– Странные вещи могут происходить в человеческом сердце, Адам… Там достаточно силы, чтобы сломать человека. Это все, что я знаю точно.
– Мы всё еще говорим про Долфа?
Отец попытался взять себя в руки:
– Мы просто говорим, сынок.
Подняв взгляд, он поправил фотографию в рамке на стене. На ней были он с Долфом и Грейс. Ей там, наверное, лет семь – зубы слишком большие для маленького личика, вся так и заливается смехом… Он уставился на нее, и я понял.
– Ты все рассказал Грейс, так ведь?
Отец медленно выдохнул сквозь поджатые губы:
– Она должна была услышать это от кого-то, кто любит ее.
