– Давай шевели ногами, не тормози, – повторял он. А потом, в пяти футах от машины, я вдруг услышал едва слышный шепот: – Пятьсот баксов.
Я обернулся, опершись спиной на раскаленный металл. Его брови сошлись вместе. Он слегка повернул голову, бросил взгляд на своего напарника возле стены.
– Так да или нет?
– Пять сотен за что?
Расположился он так, чтобы встать между мной и вторым вышибалой, прикрывая меня.
– Этот твой парень, Дэнни, запоздал рассчитаться на тридцать штук. Мы чуть не целую неделю убили, пока его отыскали. А когда нашли, то дали просраться по полной программе. Не просто потому, что был должен, а потому, как все ноги сточили, пока его нашли. Жуть как распсиховались. – Парень опять наклонил голову. – Ты прямо сейчас кладешь мне в лапу пятихатку, а я говорю, в каком месте мы его выцепили. Может, это как раз та нора, которую ты ищешь.
– Сначала скажи.
– Ща всё до штуки подскочит! А еще хоть слово вякнешь, так уже все пятнадцать сотен выложишь.
Я вытащил из заднего кармана бумажник.
– Давай быстрей, – прошипел охранник.
Я отслюнил из лопатника пять бумаг, сложил, передал ему. Сгорбившись, он быстро затолкал их в боковой карман джинсов. И назвал мне адрес.
– Это такая дыра, шо пипец, в самой жопе мира. Адресок верный, но затрахаешься искать.
Парень начал поворачиваться.
– Как он ухитрился выплатить тридцать тысяч долларов? – спросил я.
– А тебе-то какое дело? – В его голосе звучала в основном усмешка.
Я протянул еще одну банкноту:
– Вот, еще стольник.
Белый вышибала бочком придвинулся обратно ко мне, цапнул купюру и сунулся ближе:
– Мы его вычислили. Слегка помяли. А через восемь дней он объявляется, тащит тридцать тысяч налом. Новенькие банкноты, еще в упаковке. Говорит нам – типа всё, игрой он сыт по горло. Больше мы его не видели. Ни слуху, ни духу. Всё в ажуре, всё пучком.
* * *
Поездка обратно из Шарлотта была пропеченным на солнце кошмаром. Я держал стекла опущенными, потому что мне был нужен ветер в лицо – тугой воздух Северной Каролины, гуляющий по салону машины на восьмидесяти милях в час. Это поддерживало во мне здравый рассудок, когда миражи искривляли горизонт, а внутри меня все так и переворачивалось от холодного жесткого факта двуличия моего брата. Он оказался игроком, пьянчугой и совершенно бессовестным лжецом. Триста тысяч долларов – это очень и очень серьезная сумма, и имелся только один способ, каким он мог надеяться наложить на нее лапы. Если бы мой отец продал землю. Доля Джейми – десять процентов, так что миллионов пять ему светит.
Да, овчинка стоит выделки.
Он должен был просто-таки отчаянно нуждаться в этих деньгах. Не только чтобы избавиться от трепки, какую получил Дэнни, но также чтобы утаить правду от моего отца, который уже раз выкупал его. Но какова все-таки сила этого его отчаяния?
Насколько черна его душа?
Я пытался сохранять спокойствие, но никак не мог избежать одного простого факта. Кто-то напал на Грейс – избил ее до полусмерти, чтобы донести свою точку зрения. «Скажи старику, чтоб продавал». Вот что было сказано в записке. И сделали это либо Джейми, либо Зебьюлон Фэйт. Тот или другой. По-другому и быть не могло. Ну пожалуйста, молился я. Пусть это только будет не Джейми!
Всем нам такого просто не пережить.
Глава 27
Адрес «дыры шо пипец» Зеба Фэйта привел меня через два соседних округа на обширную территорию, давно находящуюся практически при смерти – в результате двух десятилетий экономической политики, поставившей офисный планктон впереди рабочего человека. Сотни лет эта земля относилась к числу наиболее продуктивных сельскохозяйственных угодий штата. А теперь одичала и заросла, перемежаясь кое-где лишь пустыми остовами фабрик, развалившимися мукомольнями да убогими мобильными домиками на грязных проселках. Заброшенные поля понемногу захватывал лес, выпуская перед собой разведывательные отряды кустарника. Голые трубы бессильно вздымались из бесформенных руин. Дикий плющ набросил свои длинные руки на телефонные провода, словно силясь стащить их со столбов обратно на землю.
Здесь, в самой глубине всей этой разрухи и буйства растительности, и пряталось убежище Фэйта.
Понадобилось целых два часа, чтобы разыскать его. Я три раза останавливался спросить дорогу, и чем ближе оказывался к цели, тем заметней отданная на волю природы местность вокруг меня источала бедность и отчаяние. Дорога петляла. Однополосная и растрескавшаяся, она скользила меж низких холмов и источающих сильный запах топей, пока не закончилась двухмильной петлей, охватывающей по дну тупиковую ложбину с более прохладной тенью, чем в остальных.
Я находился в сорока милях от Солсбери, одного из самых богатых городов штата, и менее чем в шестидесяти от серебристых башен Шарлотта, но словно оказался в какой-то совершенно другой стране. В проволочных загонах по колено в собственном дерьме понуро стояли козы. К домикам с окнами из полиэтиленовых пакетов и некрашеной фанерной обивкой, пристроившихся посреди голых земляных двориков, лепились покосившиеся курятники. Автомобили истекали ржавчиной. В теньке развалились худые заморенные псины с впалыми боками, по которым ползали босоногие ребятишки, с пустоглазым равнодушием искушая блох и глистов. За всю свою жизнь я не видел ничего подобного. Что у черных, что у белых – неважно.
Сюда словно опорожнилась канализационная труба.
Ложбина была, наверное, где-то с милю в поперечнике, и обосновались в ней дюжины с две хибар: некоторые прямо возле дороги, другие – не более чем черные от плесени призраки за корявыми зарослями ежевики и деревьями, ожесточенно сцепившимися в ближнем бою за драгоценный свет. Дорожная петля вполне сошла бы за один из кругов ада. Я следовал по ней, пока она не выплюнула меня на той же развилке, с которой я начал. Я двинулся по ней опять, на сей раз медленней, чувствуя на себе взгляды из-за продранных москитных сеток в темных домишках. Раз услышал, как брякнула дверь, увидел какую-то женщину с белесыми водянистыми глазами и мертвым кроликом в руках, и поехал дальше, выискивая нужный номер.
За поворотом приметил мелкого мальчишку с такой черной кожей, что она отливала синевой, – без рубашки, круглый выпирающий животик, в одной руке острая палка. Рядом с ним вся покрытая пылью коричневая девчонка в выцветшем желтом платьице раскачивала куклу на привязанной к веревке автопокрышке. Они уставились на мою машину, опустив веки и приоткрыв размякшие губы. Замедлив ход, я остановился, и тут из-за обитой рубероидом двери обвалом вырвалась гигантских размеров тетка. У нее были толстые крепкие лодыжки, а под ветхим застиранным платьишком явно ничего не было. В одной руке она сжимала деревянную ложку, с которой капал какой-то соус – красный, как сырое мясо. Малыша она сгребла под мышку и грозно воздела ложку, словно собираясь плеснуть соусом мне прямо в лицо. Ее глаза казались вдавленными в складки плоти на лице, словно изюм в шоколадное тесто.
