Не без ехидства по отношению к венграм в его речь вмешался сенешаль Филипп ди Сангинетто, несколько подавленный от осознания создавшегося положения:
– С позволения Вашего Высочества, это абсолютно неприемлемо. Я не могу позволить диким варварам превратить наше королевство в сад Сатаны, в котором вместо искусства, порядка, морали и закона будут расцветать неопрятность, грубость, оргии и пьянки! И не ошибусь, если скажу, что все, кто присутствует здесь, поддерживают меня в этом. Мы все молим Бога, чтобы Ваши опасения оказались напрасными.
Шёпот одобрения пробежал по залу. Приближённые, старые и молодые, не понаслышке знающие об эксцентричных выходках венгерских рыцарей, подтвердили его правоту.
– Кроме короля Венгрии, на Неаполь будут претендовать все иностранные государства, – продолжил Роберт, переведя взгляд на своих родственников. – Мне также приходится уповать на благоразумие семей Дураццо и Таранто, ведь всякое честолюбие является самообманом и приводит к разрушению. Я призываю не обнажать мечей друг против друга – лишь ваша добрая воля и смирение могут предотвратить расшатывание обстановки. Вы можете жить в мире и благополучии, если будете довольствоваться своей долей. Жизнь и судьба многих людей зависят от этого, и ничего нельзя оставлять на волю случая… Я буду говорить без дальнейших предисловий, ибо принял окончательное решение и ожидаю от вас слов поддержки. У королевства после моей смерти будет единственный правитель – королева Джованна. Моя внучка становится полноправной наследницей. Я уже определил членов Королевского совета – они приступят к исполнению своих обязанностей сразу после моей смерти и будут всячески помогать ей в государственных делах. По прошествии времени она сама определит будущее Совета, так как вступит в возраст, обозначенный в моём завещании и позволяющий ей стать легитимным правителем в интересах всех присутствующих. А сейчас присягните на верность королеве и примите благословение вашего короля. И да хранит вас Бог!
– Подойди, дитя моё. Господь Всемогущий да благословит тебя! – подозвал к себе Джованну король, запечатлевая у неё на лбу отеческий поцелуй.
Если до сих пор у вельмож было тяжело на душе, то после слов короля они поняли реальность происходящего: уход столь авторитетного правителя мог привести к угрозе их благополучия. Волнение отражалось на лицах присутствующих, по щекам некоторых текли слёзы. Сторонники решения короля в душе молились, чтобы он прожил как можно дольше – до полной зрелости Джованны, когда она станет достаточно сильной, чтобы противостоять внешним и внутренним врагам. Лишь на ничего не выражающем лице Карла Дураццо появилось что-то похожее на ненависть: его глаза сверкали злобой и с трудом контролируемым гневом. Но, призвав на помощь всё самообладание и хитрость, он взял себя в руки и постарался принять безмерно печальный вид.
Подойдя к королю, юная принцесса остановила на нём взгляд, полный смущения, и скоро её охватило необыкновенное волнение от неловкости и непривычности своего положения, от предстоящей ей важной роли. Так что Джованна сосредоточила всё своё внимание на том, что происходило перед ней, – как и подобает будущей королеве.
Вся знать Неаполя присягнула на верность принцессе, ведь, несмотря на юный возраст, она зарекомендовала себя умной и образованной женщиной, которая к тому же пленила всех своей красотой.
Лишь мрачный Дураццо неохотно преклонил колени и присягнул, из последних сил подавляя нарастающее желание выразить презрение ко всей этой церемонии.
После того, как формальности были соблюдены, а разговор стал общим, всех пригласили к столу. Великолепие застолья поражало, от обилия яств ломились столы, но пиршество протекало уныло – присутствующие почти не шутили и не веселились, невзирая на обильные возлияния.
По мере того как винные пары всё больше затуманивали сознание Карла Дураццо, его лицо темнело от еле сдерживаемого гнева, уже готового излиться в словах.
Король интуитивно обернулся, ища глазами герцога, чьё поведение становилось всё более непристойным, а после отвёл в сторону, сказав подчёркнуто благожелательно:
– Ради Святой Девы, Карл, подумайте о том, что собираетесь сделать.
– Ваше Высочество! Вы не вписали моё имя ни в один из пунктов своего завещания. Мне, герцогу, Вашей опоре и столпу королевства, нужно подчиняться этой девчонке? Клянусь небом, этого не будет никогда, а вы все пожалеете об этом! – уже почти кричал Карл, дав полную волю своим чувствам, находясь во власти вина и нечистого. Побледнев, он качался из стороны в сторону, речь его была бессвязной.
Король молча выслушал обиженного и ответил со свойственной ему решительностью и твёрдостью:
– Ваша светлость! Решение принято, изменить в нём что-либо невозможно. Вы не владеете собой, и это с непреодолимой силой влечёт вас к гибели. Вам следует уповать на милость небес и моё великодушие.
Карл мгновенно протрезвел и застыл на месте, сломленный и униженный, почувствовав реальную и близкую угрозу. Слушая короля, он в смущении опустил голову, на щеках его всё ярче проступал румянец. Поняв свою оплошность, герцог встал на колени, потупив глаза и прося прощения за свою несдержанность. Дураццо пытался разъяснить, что вспышка гнева произошла оттого, что обилие выпитого обострило его чувства, говорил, что он вполне лояльный барон, и нёс прочую чепуху. Роберт поднял его с колен, холодно поцеловал в знак прощения и распрощался – как с незнакомцем, пути с которым после очередного перекрёстка наконец расходятся.
Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, Карл вежливо поклонился королю, мимоходом кивнул вельможам и покинул замок, пребывая, как и всегда, в не самом приятном расположении духа.
Так была поставлена точка в политическом альянсе между Джованной и Андреем: за ними осталась лишь гражданская и церковная связь, в лице же Дураццо принцесса приобрела могущественного врага.
Глава IX
За несколько дней до смерти Роберт позвал шестнадцатилетнюю Джованну и Андрея. Заметив дрожащие губы и слёзы любимой внучки, король с улыбкой сказал:
– Из-за чего ты плачешь? Поверь, моя смерть не стоит грусти и переживаний, а вы не должны отчаиваться перед моим близким концом, который принесёт мне облегчение, избавив от хрупкого мирского правления, ведь скоро я услышу райское пение. Разве не прожил я достаточно? Вы знаете, что юность я провёл в изгнании и лишениях, но разве не взял я от жизни всё то, что она дала мне? Вместо переживаний обо мне, наоборот, повеселитесь со мной! – продолжал Роберт периодически останавливаясь, чтобы перевести дух от накатывающей слабости.
– Дети мои, никакие усилия не могут остановить течение вечности. Со мной не исчезает всё то, что было охвачено моим разумом, всё то, что я познал, моя любовь и мои страдания. Наоборот, я сливаюсь с беспредельным пространством и Творцом нашим. Моя смерть будет восприниматься для вас как утрата, но сам я приобретаю вечное блаженство. Старайтесь не причинять друг другу страданий, потому что жизнь и без того преподносит их немало. И всегда помните, родные мои, что когда мы преступаем заповеди Господа, то вступаем на скользкую дорожку, оступиться на которой легче лёгкого. Это проявление животной стороны человеческой природы, черпаемое в садах Сатаны. А потому не давайте дьяволу повода торжествовать и обращайте его в бегство… Я никогда не мог до конца понять Отца нашего и лишь сейчас, когда это глубинное желание было удовлетворено, обрёл покой и смирение. Помните, я читал вам сочинение Платона про смерть Сократа? – тут улыбка промелькнула на бледном лице Роберта. – «Но отойду в счастливые края блаженных…» Страх смерти хуже самой смерти, во мне же нет его. Со всем смирением я понимаю, что лишь в руках Бога заключено высшее могущество, как и высшая мудрость. Свою же любовь к вам я уношу в своём сердце. И да благословит Господь вас так же, как я благословляю вас!
