В момент поднятия якоря французские кардиналы позволили себе выкрикивать в адрес понтифика не самые почтительные высказывания, те же из окружения папы, кто был на борту, отвечали им в тоне, который был не менее оскорбителен. В историческом плане это было на редкость увлекательное зрелище: главы церквей и представители Священной коллегии осыпали друг друга не благословениями и молитвами, а словами совершенно противоположными – проклятиями и бранью, которым позавидовали бы вечно пьяные завсегдатаи портовых таверн.
Отплытие происходило на закате, и Урбан с любопытством наблюдал, как в красно-багровых лучах заходящего солнца бегают какие-то тени, размахивая руками и сотрясая воздух душераздирающими криками. Вероятно, понтифик думал, что перед его глазами предстал оживший эпизод из «Божественной комедии» – один из уровней преисподней с грешниками, жарящимися на огне, а потому, невозмутимо перекрестившись, приказал морякам поскорее отправляться.
Галеры быстро достигли Генуи, где папу встретили бароны, послы различных королевств и простой люд, чтобы выразить своё уважение Его Святейшеству. После недолгого пребывания в Генуе Урбан отправился в подчинённые государству церкви, где и оправдались предсказания тех, кто отговаривал его от переезда. Не успев войти в Витербо, он был встречен криками «Долой церковь! Народ навсегда!». Оказалось, жители города вдрызг разругались со служителями церкви и местными кардиналами. Святой отец, откровенно испугавшись за свою жизнь, назвал этот хаос недобрым предзнаменованием. Кстати, впоследствии это рассматривалось как сверхъестественное откровение, а дар пророчества был причислен ко всем другим чудесным качествам Урбана, так что после смерти папы почитающие его люди даже помещали его образ на алтари.
Из-за такого общего неповиновения миролюбивый и благочестивый понтифик счёл необходимым для своей безопасности войти в Рим в окружении двух тысяч солдат. Это, конечно, оскорбило многих, но встретили его всё равно достойно.
Глава XXIII
Урбан почти год оставался в Риме, где его обожали. Джованна лично прибыла в Вечный город, чтобы выразить ему свою преданность и послушание, а также обсудить важные вопросы наследования.
Мария, герцогиня Дураццо, умерла, не оставив какого-либо наследства, потому что прямым наследником короля Роберта была Джованна, Мария же получала возможность претендовать на богатства лишь в случае смерти старшей сестры. Не могла она и передать своим дочерям права на корону, которой не владела, так как, согласно традициям и обычаям той эпохи, трон передавался только по мужской линии Карла Анжуйского.
Из мужчин к тому времени не осталось никого, кроме двоих – Лайоша, короля Венгрии, и юного Карла Дураццо, сына Людовика Дураццо. Как мы помним, Джованна взяла опекунство над этим мальчиком с момента смерти его отца и относилась к нему с материнской добротой и любовью. Но ещё до достижения совершеннолетия Карл, пойдя по пути чести (cursus honorum) и вопреки запретам королевы, поддался на уговоры Лайоша, который пригласил его служить в своей армии и участвовать в войне с венецианцами. Это было единственным обстоятельством, которое заставляло Джованну колебаться в выборе преемника. Она понимала, что король Венгрии ненавидит её, и боялась влияния, которое тот мог оказать на неопытного юношу.
Весной 1368 года, в начале Великого поста, королева прибыла в Рим в сопровождении великолепного кортежа. На подъезде к городу её встретил Пётр Лузиньян, король Кипра, который и провёл её под навесом государства к воротам, где кардиналы, священнослужители и вельможи ждали, чтобы подвести гостью к ступеням церкви Святого Петра – там уже находился папа.
Тысячи людей восторженно наблюдали этот почётный приём. Когда Джованна появилась, понтифик, оказывая невиданное уважение её персоне, прошёл несколько шагов навстречу ей, а затем повёл в часовню Святых Апостолов, где находились мощи святых Петра и Павла.
Это был самый величественный и, вероятно, наиболее счастливый период правления Джованны. Владения были мирными и процветающими, её сопровождала любовь подданных и высокий авторитет за границей, а дружба с Урбаном превосходила даже дружбу с Климентом VI, что публично демонстрировалось во всех действиях Его Святейшества. Что же касается Хайме, то за время его отсутствия она иногда получала вести от него, хотя новости в те далёкие времена приходили редко и по большей части только тогда, когда требовалось сообщить что-либо очень важное. Но всё же супруги старались поддерживать связь и периодически обменивались посланиями.
* * *
Будни Джованны в Риме были насыщенными. Она общалась с представителями городской элиты, поэтами и учёными, среди которых были Боккаччо и Петрарка, а также их друзья, с которыми они общались с детства и ранней юности. Королева изучала древние мемориалы, с интересом рассматривала архитектуру, делая пометки в своём дневнике. Она также посещала гробницы христианских мучеников, памятники героям и языческие храмы, не пропустив ни одной достопримечательности.
В Вечном городе Джованна встретила четвёртое воскресенье Великого поста – Летаре. Это особая дата в литургическом календаре Католической церкви – своеобразный перерыв в посте и символ радости от предстоящего праздника: «Возвеселитесь с Иерусалимом и радуйтесь о нём, все любящие его!» В этот день тысячи людей украшают церкви цветами и встречают папу с золотой розой – он освящает её и носит на груди во время святого служения.
Понтифик оказал Джованне великую честь: всю службу она стояла рядом с ним. А после церемонии папа преподнёс золотую розу королеве Неаполя, которая стала первой женщиной, получившей такую награду, – тогда представительницы прекрасного пола считались недостойными этого. Когда же папа удалился, кардиналы возмутились таким поступком, поскольку Священная роза до этого никогда не преподносилась женщине, тем более что рядом был король Кипра: дарить такие регалии в присутствии мужчины-короля было двойным нарушением существующих правил! Тогда Урбан ответил, что когда-нибудь заслуги перед церковью должны быть оценены выше, чем правила, заметив, что до этого не слышал, чтобы некоего Гийома де Гримоара, аббата из монастыря Святого Виктора в Марселе, избрали папой.
А в Пасхальное воскресенье святой отец удостоил Джованну ещё большей чести и подарил ей освящённый меч и шляпу, расшитую жемчугом. Королева, щедрая и сострадательная к чувствам других, в разгар собственного триумфа попросила разрешения у понтифика передать меч королю Кипра, а после подарила реликвию монарху, причём сопроводив это такими искренними словами уважения, что Пётр Лузиньян, до этого чувствовавший себя униженным, растрогался и поклялся ей в вечной дружбе и преданности.
Когда пасхальные торжества закончились, Джованна покинула Рим, но не вернулась в свою столицу до наступления зимы, занимаясь разработкой указов для совершенствования правосудия в Провансе и Пьемонте.
* * *
После приезда в Неаполь королева приняла ряд мер для урегулирования передачи наследства, которые ранее согласовала с Урбаном. Две старшие дочери герцогини Дураццо ещё при жизни матери вышли замуж за иностранных принцев. А Карла Джованна решила женить на младшей дочке Марии, Маргарите, и передать им обоим управление государством. Это решение было одобрено папой. Но сомнения в Карле всё-таки оставались, так как королева давно с ним не общалась и знала, что Лайош при первой же возможности будет раздувать в душе юноши тот же огонь ненависти к ней, который бушевал в нём самом.
