– Мадиба! Мадиба!
[286] – закричал он во весь голос.
Услышав свое знаменитое прозвище, Мандела помахал ему в ответ.
Во Дворце Королева угощала гостей легким ланчем – был подан мусс из спаржи, лосось и летний пуддинг. Как всегда, она тщательно подошла к вопросу выбора подарка. Зная, что Мандела большую часть своего тюремного заключения читал припрятанный томик произведений Шекспира, она вручила ему собрание сочинений Шекспира в восьми томах с комментариями доктора Джонсона. В ответ Мандела преподнес Королеве комплект памятных золотых монет, а также шахматы для принца Филиппа.
Хотя во время визита соблюдались все обычные формальности – чаепитие с королевой-матерью, возложение венка на Могилу Неизвестного Солдата, – все детали были тщательно продуманы, чтобы угодить этому особому гостю. Помня о биологических часах Манделы, Королева перенесла начало государственного банкета на полчаса, чтобы к 10 часам вечера ее высокий гость успел улечься спать в предоставленных ему Бельгийских апартаментах Дворца. Хотя дресс-код, как всегда, предписывал фрак и белый галстук, Королева ясно дала понять, что Мандела волен явиться в своем собственном варианте вечернего наряда – без галстука, но с орденом Заслуг на шее. Визит проходил в то время, когда каждому официальному гостю Великобритании непременно подавали британскую говядину в знак поддержки сельскохозяйственной промышленности после международного эмбарго на британскую говядину
[287]. Мандела, однако, не любил красного мяса. Поэтому Королева распорядилась включить в меню камбалу, индейку под соусом карри и меренги с клубникой и лимоном, а также шампанское Louis Roederer и шардоне 1993 года из Южной Африки.
Против обыкновения за обедом государственный гость оказался сидящим между двумя королевами, ибо королева-мать твердо решила присутствовать на обеде за три недели до своего девяносташестилетия. Сама Королева пошла на оставшийся почти незаметным, но важный уступок в честь нацеленного на будущее визита. Хотя за год до этого в Кейптауне она появилась в бриллиантах, подаренных ей на двадцать первый день рождения, в этот раз она решила не надевать никаких украшений из Южной Африки. Выбор других драгценностей был велик, однако она решила не давать повода к разговорам о минувших временах, не говоря уже о дебатах о том, не следует ли вернуть камни. Вместо этого она надела Русскую тиару из коллекции королевы Марии. В своей речи она вновь обратила внимание на личный пример своего гостя:
– Вы обеспечили лидерство и своей готовностью обнять своих бывших тюремщиков взяли курс на национальное примирение.
Мандела в свою очередь не стал упоминать ни о колониализме, ни о санкциях, он был краток и заявил, что «антагонизмов прошлых веков больше нет».
Популярность Манделы приводила к тому, что везде, где он появлялся, воцарялся благожелательный хаос. Когда принц Уэльский взял Манделу с собой в Брикстон на юге Лондона, визит пришлось свернуть после того, как тысячи людей запрудили маршрут прогулки. Когда принцесса Зенани отделилась от основной делегации, «спасателям» пришлось пробивать себе дорогу, чтобы освободить ее. Когда Мандела обратился к обеим палатам парламента, несколько депутатов и сотрудников привели с собой детей, чтобы те услышали первого иностранца за более чем тридцать пять лет приглашенного выступить в Вестминстер-холле, самом большом зале парламента. Президенты Рейган и Клинтон обошлись Королевской галереей.
Везде, куда бы Мандела ни направился, к нему относились восторженно. Когда он посетил Джона Мейджора на Даунинг-стрит, весь персонал резиденции выстроился в очередь и аплодировал ему. Мейджор был тронут не меньше своего гостя.
– Господин президент, – сказал он ему, – я хочу, чтобы вы знали, что все мои сотрудники захотели выразить свое восхищение подобным образом впервые за шесть лет.
Самым забавным проявлением восхищения стало отношение яростно соперничающих между собой британских ученых. Столько университетов желали присвоить Манделе почетную степень, что он мог бы провести все лето, облачаясь в различные мантии и глядя, как его имя появляется на доске почетных выпускников в кампусах по всей Британии. Однако времени было мало, и он чувствовал, что не сможет принять только одно приглашение, не оскорбив отказом остальных приглашавших. Принц Филипп, почетный ректор Кембриджского университета, предложил решение: совместная инвеститура в саду Букингемского дворца. Таким образом, сами учебные заведения пришли к Манделе, а не он к ним. И даже тогда не обошлось без неприятностей, как записал в своих мемуарах Сонни Рэмфэл, бывший тогда ректором Уорикского университета. Оксфордский университет, ректором которого был лорд Дженкинс из Хиллхеда, передал баснословно напыщенное послание Личному секретарю Королевы, в котором объяснялось, что Оксфорд не может присуждать кому-либо почетную степень за пределами университета. Поэтому президенту Манделе предлагалось прибыть в Оксфорд. Королева в ответ дала понять, что это, конечно же, проблема Оксфорда, а не ее, и все с пониманием воспримут, если Оксфорд решит воздержаться от приезда. В этот момент охваченные паникой сотрудники Роя Дженкинса неожиданно откопали причину, по которой он все-таки мог наградить почетной степенью человека вне университета. Затем возник досадный вопрос о порядке выступления университетов. Было решено, что каждому из университетов – начиная с самых древних со дня основания – предоставят пять минут на проведение церемонии. Таким образом, лорд Дженкинс из Оксфорда имел честь возглавить вереницу учебных учреждений и удовольствие стать первым сановником, попытавшимся вслух произнести второе имя Манделы – Ролихлахла.
Другим разрывом традиции стал отказ от ответного государственного банкета, который Манделе надлежало дать в честь Королевы. Мандела поинтересовался, нельзя ли ему вместо банкета устроить для Королевы ланч и вечерний концерт. Обрадованная тем, что ей не придется искать еще одну тиару, не имеющую отношения к Южной Африке, Королева прибыла к Манделе, а он подал гостям южноафриканский пирог из морских гребешков со спаржей, запеканку «боботи»
[288] из куриной грудки, бобы с соусом из маисовой муки, а также фрукты с мороженым. Позже главы двух государств посетили прошедший с аншлагом вечер южноафриканской музыки в Королевском Альберт-холле, или, как называл его Мандела, «огромном круглом здании».
