– Королева – константа не только для нашей страны, – заметил Мэтью Барзун, – но и для всех нас.
Томас Килингер, биограф Королевы на немецком языке и давний лондонский корреспондент Die Welt, говорит, что многие немцы считают ее «глобальным» монархом. «Никак не могу взять в толк, что делал бы Bundespraesident Германии, если бы оказался еще и главой таких государств, как Канада и Австралия, – пишет академик Килингер и добавляет, что Королева – один из немногих британских институтов, который его соотечественники давно воспринимают с собственническим чувством общего достояния. – Немецкий язык вскормили три основных источника: Библия, Гете и Шекспир. Значит, Шекспир – практически немец! Королева – наша Королева, точно так же, как Шекспир – наш автор. На самом деле мы не считаем ее немкой, но чувствуем, что знакомы с ней, близки с ней. Как и Шекспир, она – значимая фигура в нашем воображении и в нашем сердце».
Бывший личный секретарь встретил схожую реакцию во время поездок Королевы через Ла-Манш:
– Визиты во Францию всегда были очень трогательными. Когда идешь по улице и слышишь крики: «Vive la reine!
[4]», волосы на голове поднимаются дыбом.
Никто во Франции никогда не уточнял, какую именно reine они имели в виду. В этом не было необходимости.
Бывший премьер-министр сэр Джон Мейджор испытал то же самое во время своих деловых поездок.
– Все в мире воспринимают Королеву частью своей жизни с самого рождения, – говорит он. – Несколько лет назад я был в Замбии и отправился в деревню недалеко от Замбези. Я зашел к вождю, и оказалось, что это женщина. Эта весьма почтенная пожилая дама протянула мне руку и представилась: «Меня зовут Елизавета, как и нашу Королеву».
После государственного визита в Шри-Ланку в 1981 году Верховный комиссар Великобритании в Коломбо сэр Джон Николас сообщил, что многие все еще не приняли тот факт, что за девять лет до того бывшая колония стала демократической республикой
[5].
– Плакаты «Боже, благослови нашу Королеву!» пишут, невзирая на факт наличия конституционных изменений, – докладывал он Министерству иностранных дел, – но они отражают искреннее чувство, что, несмотря на эти изменения, Ее Величество все еще в некотором смысле принадлежит народу Шри-Ланки.
Далее сэр Джон описал примечательные сцены прибытия Королевы в Канди, некогда самостоятельное королевство. Ее приветствовали «пятьдесят слонов в нарядных попонах и богато разодетые вожди Канди в качестве части “королевского приветствия королевства Канди монарху, который в глазах многих в Шри-Ланке, и не в последнюю очередь самого президента, считается последней в королевской династии, насчитывающей 2500 лет”».
Уильям Хейг
[6] приводит церемонию открытия Олимпийских игр 2012 года в качестве примера глобальной роли Королевы. В отличие от большинства людей, он имеет в виду вовсе не ее появление рядом с агентом 007 в пародийном мини-фильме о Бонде
[7], а прием в Букингемском дворце для глав государств несколькими часами ранее. Ни одна предыдущая олимпиада не привлекла столько мировых лидеров. Ни одному другому городу не довелось проводить Олимпийский игры трижды – в 1908, 1948 и 2012 годах, – не говоря уже о том, что каждый раз на церемонии открытия присутствовала одна и та же семья. Как вспоминает Хейг, «Королева смогла произнести речь о том, что она собирается открыть Олимпийские игры, как делали это ее отец и прадедушка, и это совершенно уникальное высказывание. Зрители ахнули от изумления, и тут все осознали: “Это и правда так”». Главный организатор Игр, двукратный олимпийский чемпион, лорд (Себастьян) Коу, использовал монархию как предлог, чтобы уговорить Международный олимпийский комитет (МОК) во время первоначального определения места проведения Олимпийских торгов, и пригласил оценочную комиссию МОК на встречу с Королевой во Дворце. Тем не менее только в 2012 году Коу в полной мере оценил могущество ее притяжения.
– Я не до конца сознавал глобальный охват, пока мы не добрались до деловой части Олимпийских игр, – поясняет он. – У нас было 205 Олимпийских комитетов, и все хотели приехать в Великобританию, и все заявляли, что желают видеть Ее Величество Королеву, а не Усейна Болта
[8].
Политолог из Гарварда профессор Джозеф Най разработал теорию «мягкой силы» как «способности получить результаты посредством привлечения, а не принуждения или оплаты». По мере того как все новые страны мира начинают развиваться в рамках демократии, утверждает он, мягкая сила становится все важнее. Монархия, по мнению Ная, является одним из факторов, которые помогают Британии оставаться в первых строчках «рейтинга мягкой силы», несмотря на случающиеся в политике бури.
– Британия занимает первое место, и это действительно так. Несмотря на такие явления, как Brexit, есть и другие активы мягкой силы, и один из них – королевская семья, – читает он, указывая на глобальный интерес к королевской свадьбе 2018 года. – У нас американцы не спали среди ночи, лишь бы только посмотреть на нее. Это весьма примечательно. И это были не только англоманы, преданные Британии, но и самые разные люди.
По мнению Ная, «один из величайших примеров иронии нынешнего столетия» заключается в том, что эта древняя иерархия является «для Британии сегодня весьма экономически выгодным способом привлечь к себе внимание».
