В Лавдейле принцесса Елизавета впервые услышала музыкальное произведение, которое с большим удовольствием услышала еще раз почти полвека спустя. Хор из 5000 темнокожих студентов исполнял национальный гимн банту Nkosi Sikelel ‘iAfrika, который позже стал первой половиной гимна многорасовой Южной Африки при Нельсоне Манделе. «В совершенной гармонии, – восхищенно писал Ритчи, – с басами, вступавшими, как орган, резко и печально, это пение отчасти напоминает песни корнуэльских шахтеров и некоторые валлийские гимны».
3 марта принцесса произнесла свою первую речь во время турне, открывая док в Восточно-Капской провинции.
– Это молодая страна, и везде ощущается молодость и сила, – сказала она собравшимся, которым почти ничего не было слышно из-за неисправного микрофона.
В знак признательности за свои усилия принцесса получила шкатулку с ограненными бриллиантами – это был лейтмотив данного турне. Было даже несколько моментов на библейские темы. В главной больнице Фрере отметили, что «ее присутствие помогло парализованному заговорить, и он говорил довольно долго, хотя до того доктор слышал от него лишь ”да” или ”нет”».
Одно из самых больших собраний «туземцев» – более 15 000 человек – вышло приветствовать короля в Транскее. Выступавший на языке кхоса вождь Иеремия Мошеш объяснил, что они пришли в западной одежде, а не в традиционных нарядах, «чтобы король не подумал, что мы голые дикари», а в дневнике по этому поводу записано: «И очень жаль». Затем вождь произнес традиционную молитву pula! – «дождь!» – и он не замедлил полить. «За это благодарили Короля», – написал Ласеллс.
Как и его хозяин, Ласеллс был в восторге от теплого приема в сердце земель буров в Оранжевом Свободном государстве. «До чего интересно обсуждать в ОСГ Англо-бурскую войну с ветеранами-бурами, – писал он. – Они собираются тысячами, чтобы оказать их Величествам удивительно радушный прием». Присутствовавший при этом министр правительства Колин Стейн попотчевал высоких гостей рассказом о том, как его отец, командир буров, сбежал от британского кавалерийского патруля «в ночной рубашке и не успев сбрить бороду».
Кульминация этого этапа тура пришлась на Крунстад. Королевскому окружению всегда нравится, когда что-то неожиданное нарушает однообразие. Здесь их захватил вид местного сановника, облепленного пчелами, слетевшимися на его лак для волос. «Было замечено, что волосы одного из членов Совета облепили пчелы, – записал Ритчи. – Он оставался невозмутим». Ласеллс был в восторге. «Зная Семью, – писал он домой, – можете себе представить, какой мгновенный успех это имело у них. Я успел шепотом быстро порассуждать о том, что “пчелы на голове лучше, чем муравьи в штанах”, и эту остроту Король использовал как свою собственную, к безудержной радости остальной части собравшихся. С этого момента происходившее в Крунстаде имело небывалый успех».
Несколько дней спустя в Коммондейле Короля столь же поразил вид громадного местного фермера Корнелиуса Мостерта, и Король попросил рулеткой измерить его рост – он оказался 222,5 см. Менее приятным сюрпризом стало происшествие в Ледибранде во время фейерверка, в результате которого в платье Принцессы Елизаветы оказалась прожжена дыра. Другие необычные зрелища включали поездку на страусиную ферму и посещение содержащегося в зоопарке «лигра» – гибрида льва с тигром. Визит туда удался лучше, чем сафари в Национальном парке Крюгера с целью взглянуть на львов, когда к королевскому кортежу прибилось столько нежданных зевак на своих транспортных средствах, что все живое в парке попряталось на многие мили вокруг. Раздраженная заметка в дневнике турне заканчивалась так: «В конце дня Король заметил, что единственным представителем кошачьих, которого он успел увидеть, остался рыжий кот в Преториускопе».
Между тем «встречи» становились все многолюднее. При ежедневной дискриминации, которой подвергались «туземцы», старые племенные патриархальные социальные структуры означали, что наследственного Короля и Императора воспринимали как совершенно иную и, по сути, более приемлемую символическую фигуру, в отличие от колониальных угнетателей, правящих от его имени. Почти 70 000 членов племени басуто, многие из которых добирались верхом несколько дней, приветствовали Короля в Масеру, в современном Лесото, тогда как нетерпеливая толпа заключенных и прокаженных наблюдала за происходящим со склонов близлежащего холма. Чтобы большим толпам было легче опознать его на мероприятиях для «туземцев», Король взял за правило надевать белую военно-морскую форму с лентой ордена Подвязки, а прочим мужчинам из свиты было предписано надевать темные костюмы.
Многолюдную «встречу» в Масеру, в свою очередь, затмил прием, который оказали в Свазиленде его король и королева-мать. «Состоявшееся собрание туземцев было самым впечатляющим на сегодняшний день, – записал Ритчи, – целое море воздетых вверх дубинок над стеной обнаженных торсов, щитов и леопардовых шкур – захватывающее зрелище. Говорили, что это напоминает море, разбивающееся о берег – что примечательно, поскольку никто из участников никогда не видал моря».
К середине марта наступило время отдыха. Смэтс запланировал несколько дней рыбалки и прогулок в правительственной гостинице в Драконовых горах. Он также провел для Короля «совершенно нейтральную» экскурсию на тему битвы за Спион-Коп, добавив собственную интерпретацию истории о знаменитом побеге Уинстона Черчилля. Находясь в плену во время битвы, Черчилль затем написал книгу-бестселлер о своих подвигах и головокружительном путешествии на свободу через вражескую территорию. Тем не менее Смэтс объяснил, что он сам к тому времени уже заручился обещанием об освобождении Черчилля на том основании, что молодой британец был всего лишь военным корреспондентом. Молодой хитрец Черчилль все равно сбежал и подал свою эскападу как героический подвиг. Смэтс отметил, что такой ход «принес ему 9000 фунтов и позволил жениться».
Сотни тысяч представителей всех рас вышли приветствовать въезд Короля в Дурбан. Вокруг стадиона Curries Fountain из-за отсутствия воды и невозможности сдержать толпу вспыхнули столкновения между 100 000 африканцев и 65 000 индийцев. Первого апреля в Йоханнесбурге, когда королевская семья проезжала через «туземные поселения» вокруг главных золотых приисков, народу собралось еще больше. «По оценкам, встречать их Величества собралось около миллиона человек. Возможно, за все турне это был самый сложный день во всем, что ожидали от короля и королевы», – записал Ритчи. Ласеллс был согласен с ним: «Мы сейчас заканчиваем самый утомительный день за все турне. Из Дома правительства мы вышли в 9 утра и с тех пор непрерывно слышим оглушительные крики толп, черных и белых. Мне никогда не доводилось видеть таких многочисленных и шумных толп, разве только в Монреале в 1939 году… но „Город золота“ мне не понравился».
После шести недель турне настроение у всех было на пределе. На следующий день, когда королевская семья проезжала через толпу в районе Ист-Рэнд, произошел неприятный инцидент. «Какой-то зулус подбежал и запрыгнул в королевскую машину, – отмечал официальный дневник. – Королева отбивалась зонтиком, и его арестовали». Правда всплыла только после того, как нарушителя избила полиция. «Оказалось, он всего лишь хотел подарить десять шиллингов принцессе Елизавете, – записал Ритчи. – По-видимому, это был безобидный чудак, спятивший на почве религии».
