– Дверь открыта круглосуточно. Все ученики лицея знают этот адрес. Они сюда приходят посидеть на ступеньках, покурить и выпить чего-нибудь. И все службы пограничной полиции города об этом знают, – пожаловался он.
Они шагнули через порог. И сразу вся роскошь и блеск этого места куда-то исчезли. Пол возле лестницы был усеян окурками, засыпан пеплом и закидан пустыми бутылками и банками из-под пива. Роспись на стенах облупилась почти со всех сторон, и теперь ее заменяли лозунги: «НЕТ ВЫСЫЛКАМ И УВОЛЬНЕНИЯМ!», «ПРАВО НА ЖИЛЬЕ ВАЖНЕЕ ПРАВА СОБСТВЕННОСТИ!».
– Они оккупировали запасной выход, – объяснял человечек, поднимаясь по расшатанной скрипучей лестнице. – Залезают на крышу и бросают мусор в дымоход, который им служит одновременно и мусоропроводом, и туалетом, и печью для сжигания мусора.
Они поднялись на первую лестничную площадку, закиданную использованными шприцами, упаковками и коробками из-под лекарств, среди которых пришлось расчищать себе путь. В нос сразу ударил едкий запах дерьма, мочи, анаши и перегнивших отбросов.
– Твою мать, как тут воняет! – вскрикнула Самира. – Здесь курс шарика дерьма, должно быть, очень велик, и приносит неплохой доход…
– Шарика чего? – переспросил Кац.
– Гашиша… За грамм гашиша можно загреметь в КПЗ. Так удобнее подсчитывать. В результате ты хватаешь все, что движется, концентрируешься на мелкой рыбешке и забываешь о длинных и нудных анкетах, которые дают тебе возможность ловить крупную рыбу, но требуют много времени и энергии для достижения статистически ничтожного результата. Статистика, вот что напрягает начальство.
– Но нам не приходилось еще ловить такую крупную рыбу, как эта, – заметил Рафаэль, осторожно перешагивая через шприцы.
Самира бросила на него безжалостный взгляд:
– Сразу видно, что ты новичок.
Они приступили к преодолению последнего лестничного пролета и увидели, что с последней площадки за ними с угрожающим видом наблюдают двое парней и три девушки. Им было не больше тридцати, а одна девчонка, похоже, вообще была несовершеннолетняя. Никто не носил маску.
– А ты что тут делаешь? – спросил владельца сквота один из парней.
– Это мой дом, я здесь у себя, – возразил человечек в бейсболке, которому присутствие полиции придало смелости.
Парень рассмеялся:
– Я тебе, старик, сейчас покажу, кто здесь у себя дома…
Сервас достал удостоверение. Во взглядах девушек сверкнула ненависть.
– Мы не собираемся вас выселять, – угрюмо сказал он, – мы кое-кого ищем.
Настроение у него было паршивое. Он все никак не мог переварить выходку окружного комиссара.
– А мы вообще с полицейскими не разговариваем, себе дороже, – сказал тот же парень, не проявляя ни малейшего беспокойства, и всеобщее кудахтанье одобрило его ответ.
– Мы разыскиваем Кевина, – настаивал Сервас, ступенька за ступенькой поднимаясь к площадке, – и боимся, что с ним что-то случилось. Что-то очень нехорошее… Вы сегодня его видели?
– Надеюсь, вы не собираетесь их выселить? – простонал домовладелец.
– Кевин? – раздался слева из коридора чей-то мощный голос. – Его в последнее время видно не было… А зачем он вам? И чего это вы боитесь?
На площадку вышел высоченный парень в традиционной африканской одежде. Огромный, массивный, он был почти на голову выше остальных. Лицо с тонкими чертами обрамляла густая черная борода. Сервас дал бы ему лет тридцать пять.
– Мы можем поговорить? – сказал он.
Гигант сделал им знак следовать за ним. Сервас, Самира и Рафаэль двинулись впереди группы из пяти человек молодежи по слабо освещенному, но довольно людному коридору. По дороге к ним оборачивались опасливые и презрительные лица. Их толкали на ходу какие-то враждебные фигуры. Все они были молоды, даже очень молоды. Сервас насчитал их в коридоре человек тридцать, но их, несомненно, было больше, потому что в коридор выходило еще с полдюжины комнат с открытыми дверями, куда все они поначалу попрятались.
– Кац, проверь у всех документы, – бросил он, прежде чем войти за владельцем сквота в просторную комнату, оба окна которой выходили на эспланаду Капитолия.
На полу лежали матрасы и стояли лампы и разноцветные свечи. Рядом с мойкой – греющие плиты, а в раковине полно кастрюлек и тарелок. Еще в комнате имелись гитара, тамбурин, кальян, пачка листовок, а на стенах – большие плакаты о праве на жилье.
– Прекрасный вид отсюда, правда? – весело спросил хозяин, указывая на окна. – Когда я летом однажды проснулся на рассвете, знаете, что я увидел? С тех пор как появились леса на фасаде ратуши, люди забираются по ним на крышу мэрии и там ложатся спать! А рано утром, пока не пришли рабочие, они собирают свои пожитки. И так каждый день…
Он улыбнулся и обвел рукой разноцветные подушки, лежащие на полу.
– Вас это шокирует? – спросил он, усаживаясь на одну из подушек. – Может быть, имей они, где переночевать, они бы не лезли спать на крышу, как думаете?
Голос у него был низкий и очень приятный, а взгляд сверкающих глаз обладал такой интенсивностью, что многие не выдерживали и опускали глаза. Он явно обладал харизмой лидера. Пастуха, ведущего свое стадо. Однако о каком стаде шла речь? И не представлял ли сам пастух в конечном итоге опасность для своего стада?
Так думал Сервас, устраиваясь на одной из подушек, а вслед за ним опустилась на подушку и Самира. А гигант тем временем не сводил с них сверкающего, как ртуть, взгляда.
– Как ваше имя?
– Малик Ба, – отозвался гигант и прибавил с улыбкой: – Хотите проверить мои документы?
Сервас знаком показал: нет!
– Я родился в Сенегале. Тридцать три года назад, как Христос, – продолжил он, – но по национальности француз, если вы об этом хотели спросить…
Да, так оно и было: чернокожий Христос. С монументальной статью и спокойным низким голосом, полным теплых модуляций. В комнату вошла молодая девушка. Настолько юная, что Сервас подумал, уж не малолетка ли она. Она подошла к хозяину дома.
– Приготовь нам чаю, – бросил он.
Это была не просьба, это был приказ. Малик Ба повернулся к ним, почувствовав, что они напряглись.
– Здесь у нас нет никакой субординации, – сказал он, словно желая смягчить этот маленький инцидент. – Эта девушка по своей воле согласилась прислуживать мне, ее никто не принуждал. Здесь каждый волен делать, что хочет. Я для них не начальник, а руководитель, духовный лидер и воспитатель. Я несу им свет надежды… Мы – совершенно автономное сообщество, живем по древнему обычаю, вдали от государственных структур принуждения и нелегальных объединений, порожденных капитализмом. Мы практикуем горизонтальную демократию, как ZAD
[30].
