За скамейкой по гравию зашуршали чьи-то легкие шаги, и она вовремя обернулась, чтобы увидеть, как слева промелькнула тень и сразу исчезла из поля зрения. С тревогой она обернулась в другую сторону, и сердце совершило тройной лутц
[55], когда чье-то лицо оказалось совсем близко от ее лица.
– Господи, не может быть! – вскрикнула она. – Никогда так больше не делай! Ты мне надоел своими штучками!
– Сейчас говорят «задолбал», – заметил парень.
– Ладно, если бы люди выражались лучше, может, и не становились бы такими идиотами, – огрызнулась она.
– Можно подумать, что это сказала моя мать…
– Это доказывает, что она умная женщина.
– Эй, Копельман, ты всегда хочешь, чтобы последнее слово было за тобой?
– Сдается мне, что нас таких двое…
– Ладно, мир, – сказал Рафаэль Кац, усаживаясь на скамью рядом с журналисткой. – Дашь закурить?
Молодой лейтенант снял маску. У Эстер маска висела на шее и казалась вторым подбородком. Она достала пачку сигарет, и он вытащил одну.
– Есть для меня что-нибудь? – спросила она.
Он пожал плечами:
– Может, есть, а может, нет…
– Слушай, кончай эти загадки-отгадки. Уже поздно, и у меня только одно желание: оказаться дома, на диване, и смотреть сериал…
– Ариана Амбрелот, – произнес он.
– Это та девчонка, которую изнасиловал Муса Сарр?
– В том-то и фишка: Муса Сарр ее не насиловал.
Эстер Копельман нахмурила брови:
– А ты откуда знаешь?
– Она во всем призналась моим коллегам… Когда ее насиловали, Мусы там не было.
Эстер задумалась:
– Вот это да! То есть парня не только убили те, что гнали его, как дичь, но он к тому же и не был причастен к тому, в чем его обвинили? Ну и паскудство…
Он затянулся сигаретой, и ее красный огонек блеснул в темноте. В это время кто-то прошел за их спинами вдоль канала, и они замолчали.
– А у тебя для меня что-нибудь есть? – сказал он.
– Может, и есть…
Он повернулся к ней и вгляделся в ее профиль.
– Выкладывай. Это обмен, мера за меру, а обмен работает в две стороны.
– Ты же знаешь, – сказала Эстер, – что у меня нет контактов в полиции, кроме тебя. Но у меня есть и другие, не только в полиции, кто время от времени мне кое-что подбрасывает. Так вот. Говорят, что в регионе существует… гм… теневой трибунал, секретная группа из полицейских, судей и военных, которые претендуют на исправление недочетов нашей судебной системы и на восстановление справедливости собственными силами…
Она увидела, как он сощурился, посмотрел на статую Геракла-лучника прямо перед собой и сделал тот же жест, будто натягивая лук и прицеливаясь.
– Откуда ты знаешь? – сказал он.
– Ходят такие слухи, – ответила она, – и доходят до моих ушей…
– Кто тебе об этом сообщил?
– К сожалению, мой птенчик, я оберегаю свои источники. Полагаю, что теперь ты это поймешь, потому что сам стал одним из них… Как ты сможешь мне дальше доверять, если я тебе их выдам?
– Сдаюсь, – признал он.
– А ты тоже слышал этот шумок?
– Без комментариев.
– Это значит «да»?
– Это значит «без комментариев».
– Существование такой группы могло бы объяснить не только гибель Мусы Сарра и Кевина Дебрандта, но и исчезновение Лахсена Хениша, Ромэна Эймана и Нельсона де Роха, – предположила она. – А может, и других…
Он задумчиво на нее взглянул и поднялся со скамьи:
– Мне пора идти.
Она кивнула и проводила его глазами, а он быстрым шагом исчез в направлении бульвара Лакросс. Молодой лейтенант с большими претензиями: не то Растиньяк, не то Рюбампре
[56]. Она спросила себя, что выпадет: орел, то есть прямота, честность и неподкупность, как у Серваса, или решка, то есть продажность, насилие и ожесточенность, как у всех, кто переступил черту.
Эстер подумала, что Рафаэль Кац и сам еще этого не знал. Хотя и опасно заигрывал с вышеупомянутой чертой. Она вспомнила их первую встречу три дня назад. Как и положено, в баре. Рафаэль подошел к ней и угостил стаканчиком незадолго до закрытия, предусмотренного комендантским часом. Поначалу она подумала, что он, как и все остальные, пытался утопить свое одиночество в шумной компании выпивох и неприкаянных душ. Но он очень быстро объяснил, что прочел ее последнюю статью, ту, что вышла только утром и где говорилось о Мусе Сарре. Статья ему понравилась. А дальше он предположил, что у нее есть свои осведомители в полицейском управлении и в прокуратуре, но никто из них напрямую не связан с расследованием. Он заявил, что с его лейтенантским заработком он вряд ли сразу добьется двух целей, которые себе поставил, и в ожидании этого ему нужны деньги. Она рассмеялась ему в лицо и ответила, вспомнив, что ей говорил Шометт: «Ля Гаронн» – не «Вашингтон пост». Он заметил, что услуги «Глубокой глотки»
[57], несомненно, дороже, но ему совсем немного надо: всего-то каких-нибудь несколько сот евро. А в порядке обмена она время от времени станет подбрасывать ему информацию, которая в будущем может помочь ему ускорить карьеру. В общем, предложил сделку «баш на баш». Ей понравилась такая дерзость, и она поговорила о парне с главным редактором, не называя его имени. С этого и началось их «па-де-де».
Она тоже поднялась со скамьи, потянулась и отправилась домой. Но не заметила, что следом за ней в ночи движется чей-то силуэт.
* * *
– Мартен, можешь мне объяснить, что происходит?
Она смотрела на него с суровым видом, и в красивых зеленых глазах читалось явное раздражение. Она сердилась на него за то, что не сказал раньше, и теперь они с Гюставом оказались в опасности. За то, что свое ремесло счел более важным, чем они оба. И Сервас ее понимал.
– Мы вот-вот разоблачим полицейских, перешедших на темную сторону, – сказал он. – Продажных полицейских. Они, как хищники, загнанные в угол, пытаются ранить, достать меня… через вас.
