Вот оно каково, приезжать в усадьбу после десяти лет отсутствия… Двенадцати? Сколько их было? Сколько стоял этот дом в ожидании хозяев, сколько правил им Юст, посылая в Рим скудную прибыль? И не отдохнуть было Марку после батавских походов, не понежиться у огня.
Впрочем, все эти неприятности были сущей ерундой по сравнению с тем, что только что случилось.
В дальней комнате сидели они у жаровни — Марк и его местный гость. Один из немногих на Острове, с кем стоило говорить о боях и походах, кто знал им цену, кто завоевывал для Рима круг земель, кому было можно довериться и кто отчего-то носил непривычное, чуждое имя…
— Десятник Пятого Македонского Луций Габиний!
Тот поднялся, вскинул руку в приветствии — слишком медленно из-за покалеченной ноги, и было видно, что не по легионерской только привычке, а еще и потому, что было радостно стоять десятнику перед центурионом, как в старые добрые времена, когда он был нужнее Риму, чем сейчас.
— Ты нужен мне, Луций, — обыденно начал Марк, — очень нужен.
— Я приложу усилия, Марк!
— В этом доме произошла, по-видимому, кража. Бессмысленная и безжалостная, как бунт батавов. Украдено… золотое всадническое кольцо.
Не говорить же при нем «Спутница»?
— То самое, Марк, которое было на твоей руке в день приезда?
— Именно. Ты заметил на нем изображение?
— Приметил, но не запомнил точно. Девушка, кажется?
— Именно так.
— Необычная работа.
— Вот именно. Поэтому мне трудно понять смысл этой кражи. Любой, кто попадется с этим кольцом, выдаст себя с головой. И переплавить его в кусочек золота тоже будет непросто. Я мог бы понять кражу золотой монеты, но всадническое кольцо? ! Это преступление не только против меня, хозяина дома, — против Рима и вечного порядка вещей.
— Почему ты решил, что это кража?
— Я обнаружил исчезновение кольца этим утром. Я повредил сустав, Филолог уговорил меня снять кольцо и положить в ларарий в атриуме, где его схватить мог всякий — кто, конечно, не страшится мести ларов…
— Ты подозреваешь его?
— Я подозреваю всех. Но никто не сознался, и ни в чьих вещах кольцо найдено не было — только что мы перевернули весь дом. Но я особо и не надеялся. Кольцо, несомненно, спрятали вне дома, и не найти, под каким камнем, в каком древесном дупле. Единственный способ его вернуть — не дать ему уплыть с Острова. А на Острове оно для вора бесполезно.
— Мне тщательно обыскивать всех отплывающих? Но… это невозможно, Марк. На Острове много рыбаков, они каждый день выходят в море.
— Если знаешь, где они могут прятать ценности, — обыщи, если знаешь, кто ворует и скупает краденое, — допроси. Но главная твоя задача, Луций, такая: объявить по Острову: тот, кто вернет мне кольцо целым и невредимым, кто принесет его сюда или укажет точно, где его найти, получит его двойной… нет, тройной его вес чистой золотой монетой и не будет наказан. Если раб — получит свободу. А тот, у кого оно будет найдено, пожалеет, что родился на свет. Если раб — сразу на крест. А и если свободный… если свободный — не лучше.
Далее, обойти всех кузнецов, всех, кто может переплавить кольцо, чтобы оно утратило облик. Предупредить о том же. Всех, кто ведет торговые дела с материком. Кто собирается отплыть надолго. Найти кольцо почти невозможно, но можно сделать так, чтобы о нем донес любой, кто увидит. Объяви это им. Не забудь сказать про свободу или крест.
Луций ударил кулаком в грудь в знак принятия приказа. Но сделал это как бы нехотя, словно приказ был тягостен и глуп. Ах да, их суеверие связано с кем-то, кто умер на кресте и кого они почитают чудотворцем. Поэтому ему неприятно думать о подобном. Что ж, он доверил Луцию поиски самого дорогого — теперь пора узнать его историю.
— И еще одно, Луций. Расскажи мне, как ты стал Симоном. Это ведь иудейское прозвище, не так ли?
— Пожалуй, — согласился тот, — но это долгая история. Ты готов ее выслушать сейчас? Или мне поспешить на поиски кольца?
— Часовая беседа ничего не изменит, — отозвался Марк, — и говори свободно. Нас здесь двое, никто не услышит твоей тайны. И времени у меня сколько угодно.
— У меня тоже, — снова улыбнулся тот, — особенно если подумать о том, что впереди вечность.
— «Вечность» — это просто такое слово. Ты не знаешь даже, где заканчивается круг земель и что лежит за его пределами, а что скажешь о времени, в котором не жил? Хотя мой болтливый греческий друг где-то вычитал, будто Земля — не круг, а шар, но я в это не верю. Как бы тогда на шаре удержались моря? Они бы стекли. Да и кто держит этот шар?
— Тот же, кто и круг, — отозвался Симон, — я простой воин и не могу знать таких вещей. Может быть, прав твой друг, а может, нет, мне нет заботы. Но ты спросил про мое прозвание.
— Да.
— Сперва у меня было другое.
— Я так и думал. Ты же из римского рода.
— Меня звали когда-то Йовином, в честь Юпитера. Еще родители так назвали.
— Прекрасно и по-римски.
— Да, конечно. Но я не могу теперь такое носить. Как не могу, прости, почитать твоих ларов или любых других божеств.
— Я слышал, — рассудительно начал Марк, — что эти суеверные иудеи верят в какого-то ревнивого бога. Ему важно, чтобы они почитали его одного. Наши отеческие боги не потеряют ничего, если мы совершим возлияние Митре или Озирису — в конце концов, было бы грубостью получить те земли, где их почитают, и ничем не воздать им. С древнейших времен наши праотцы в начале любой войны приглашали к себе божеств противника — не потому ли они и завоевали сперва всю Италию, а теперь и без малого весь круг земель? Или шар, или что там есть… Все стоящие божества на нашей стороне, это очевидно.
А вот это иудейское божество, как ты сам видишь, лишило своих поклонников даже того клочка земли, которым они обладали. Да ты не просто видел это — ты участвовал в той войне. Ярко ли горел их храм в Иерусалиме, скажи?
— Говорят, что ярко, — безразлично отозвался Симон, — но меня там не было. Меня тогда уже покалечили.
— Небось, иудеи?
— Мятежники, да, — так же спокойно ответил он, — думаю, они были иудеями. Но я не из их числа, Марк. Я христианин.
— Слышал что-то об этой секте и знаю, что многих ее приверженцев казнил «божественный» Нерон, — Марк отвечал как бы небрежно и безразлично, а положенный титул произнес с нескрываемым сарказмом, — только после всех его, кхм, причуд трудно согласиться с неоспоримостью его решений. И кажется, есть подобные тебе даже среди моих здешних рабов. Но ты, природный римлянин и воин? Зачем тебе это иудейское суеверие? Я не упрекаю тебя, Луций Габиний, ты честно сражался за Рим и пролил кровь. Но как они победили тебя в делах божественных? Как триумф Юпитера Капитолийского над этим иудейским божком лишил тебя почтенного имени?
