– Как думаешь, тут есть что пожрать? – поинтересовалась вдруг Хлоя.
– Наверняка, – отозвался Андре, страстно желая, чтоб она поскорей куда-нибудь свалила.
Вскоре так она и поступила, практически испарившись в конце коридора. Андре сглотнул – в горле так пересохло, что оно было готово растрескаться. Неподалеку в небольшой нише стоял столик с колбой перестоявшегося кофе и пластиковыми стаканчиками. Немного подрагивающими руками он наполнил два из них и отнес туда, где сидел Уимен. Тот взял предложенный кофе с удивленной, но печальной улыбкой, которая так и не добралась до его глаз. Вид у него был такой, словно он испытывает не душевную, а физическую боль.
– Ну, как вы? – спросил Андре.
– Простите, но я… Это просто натуральное дежавю. Я всего лишь хотел защитить этих девушек, помочь им жить нормальной жизнью…
– А вы никогда не думали, что с Меган что-то не так?
Уимен шумно выдохнул.
– Когда мне позвонили из Калифорнии – когда они только заподозрили, что у Меган может быть психопатия, я только о ней и мог думать: как бы ей помочь. Я знаю, что наши личные отношения могли значительно осложнить ее участие в программе, но я думал, что это все-таки хоть как-то облегчит ей взаимодействие с окружающим миром.
– Но, доктор Уимен… Почему вам для начала вообще захотелось помогать Грегори Рипли?
Уимен слегка поморщился, словно ответ был совершенно очевиден.
– Потому что он был глубоко психически неуравновешенным человеком – просто я не представлял, насколько неуравновешенным.
– Но когда вся страна требовала его казни, почему вы дали показания в его пользу перед вынесением приговора?
– Я – квакер
[136], Андре, и не верю в смертную казнь. Множество людей заявляет, что тоже против нее, и система кое-где идет у них на поводу, но все это морализаторство моментально исчезает в случаях вроде дела Рипли. Я не считаю, что государство должно лишать человека жизни, равно как и что в мире существуют какие-то неискупаемые грехи. Я хотел помочь ему.
– Думаете, ему удалось бы помочь? Если б он остался в живых?
– Нет, и знаете почему? Потому что в области психологии до сих пор практически не тратили ни времени, ни сил на изучение психопатии. Квакеры верят в то, что именуется реституционным правосудием. Это значит, что, когда кто-то совершает дурной поступок, вы не лишаете его жизни или изолируете от общества, но требуете от такого человека каким-то образом искупить вину или возместить нанесенный ущерб.
Андре молча смотрел на свой горький кофе. После всех своих исследований он уже знал про этот крутой поворот в карьере Уимена, но никогда не задумывался о нем с подобной точки зрения. И вдруг ощутил смущение – Уимен все-таки не какой-то там свихнувшийся «безумный профессор» из кино, а человек настолько серьезный и честный, что было почти больно даже просто подумать об этом. Наверное, трудно вообразить, каково сейчас приходится Уимену, который чуть ли не полжизни убил на то, чтобы помочь этим близняшкам обрести хотя бы некую видимость нормальной жизни – и все лишь для того, чтобы произошло нечто подобное: то, что он вроде был обязан вовремя распознать и остановить.
Андре все никак не мог заставить себя произнести еще кое-что – он уже подумывал, не самое ли время именно сейчас, посреди этого всеобщего хаоса, наконец признаться насчет своего диагноза. Хотя когда открыл рот, у него вырвалось лишь:
– Теперь, наверное, программу закроют?
Уимен был явно ошарашен, но это выражение мгновенно сменилось сочувственным.
– Нет, Андре, я не стал бы на этот счет беспокоиться. Это же на вас, ребята, напали, а не наоборот.
С несколько отсутствующим видом он похлопал Андре по спине, и тот ощутил укол стыда.
В этот момент в коридоре появился один из копов с Эммой и увел Уимена вместо нее в один из кабинетов.
Выражение лица у Эммы было пустым, закрытым. Она присела на скамью, совершенно неподвижно застыв и аккуратно поставив подошвы туфель на пол. Если ночные события и травмировали ее, она этого никак не показывала.
– Прости… это насчет твой сестры, – отважился Андре. Перепахав книгу Фиолы и сосредоточившись исключительно на попытках разрешить стоящую перед ними загадку и на собственной безопасности, он даже ни разу не задумался над тем, что где-то рядом есть две девушки примерно его возраста, которые обе знали, что их отец совершил несколько самых ужасных преступлений в криминальной истории страны. Это был тот самый человек, который нянчился с ними в младенчестве, покупал им игрушки на Рождество и целовал на ночь. Их отец был настоящим чудовищем, а мать в известном смысле бросила обеих на произвол судьбы. Полученной травмы хватило бы сразу на несколько жизней, не говоря уже про одну.
Эмма повернулась к нему лицом. Ее бледно-зеленоватые глаза были абсолютно нечитаемы и сфокусировались на стене где-то у него за спиной.
– Что бы я ни говорила Меган, это никак не позволяло ее контролировать.
Андре с трудом попытался подобрать какой-нибудь рассудительный ответ.
– По-моему, ты не обязана контролировать собственную сестру.
– И все-таки в некотором роде это так, – отозвалась Эмма. – Потому что я единственная, кто ее по-настоящему знал. Я не хотела, чтобы она была такой. Меган всегда была умней и хитрей меня, вечно видела в чем-то угрозу и строила какие-то хитроумные планы.
Она надолго умолкла. Андре попытался прислушаться к голосам детективов дальше по коридору, но из кабинетов регулярно доносились перемежаемые шипением помех переговоры по радио. Эмма неотрывно смотрела на свои покрытые песком туфли.
Вдруг она подняла на Андре задумчивый взгляд.
– А ты знаешь, что портрет моего отца печатали на открытках?
– Что?!
– Ну, на таких маленьких открытках для коллекционеров, типа игральных карт. На них были всякие знаменитые убийцы, и люди их собирали.
После этого Эмма вновь уставилась на собственные туфли и больше не проронила ни слова. Андре все равно почувствовал в ее словах упрек, пусть даже адресованный и не ему. Что за публика может коллекционировать подобные открытки?
Уши у него горели, и он никак не мог придумать какие-то слова в оправдание. Припомнились все эти подкасты, телевизионные шоу и фильмы про серийных убийц, которые он жадно поглощал чисто для развлечения. Было слишком уж легко забыть, что речь в них шла о реальных людях, а не о каких-то вымышленных киношных персонажах.
