– Хорош, точно? – шепчу я в ответ.
Чарльз внезапно обрывает игру – мы обе вздрагиваем, – но, очевидно, он просто сделал какую-то ошибку. Наклоняется вперед и пристальней всматривается в ноты, потом отлистывает их назад. Отдергиваемся от окна, пока нас не засекли.
– Платочек дать? – спрашивает Джессика. – А то слюнки так и текут.
– Ой, да ладно!.. Он и вправду красавец. Пианисты – самые лучшие из музыкантов. Серьезные вдумчивые люди, не такие раздолбаи, как гитаристы.
Она хихикает. Доходим до ЦСД и становимся в длинную очередь за кофе. Джессика берет себе американо, а я – мокко, поскольку к вечеру мне нужно составить список как минимум десяти мест, пригодных для допроса с пристрастием. А еще дочитать оставшуюся половину романа для предстоящего семинара по литературе.
Направляемся обратно в общагу, но едва открываем дверь в Альбертсон-холл, как нос к носу наталкиваемся на Чарльза и его подружку. У него под мышкой ноты, а у нее кипа плакатов его предвыборной кампании и моток малярного скотча. Господи, она такая обыкновенная, что просто больно видеть их вместе! Да, она симпатичная, но далеко не настолько уж симпатичная – как какая-нибудь сериальная актриска третьего плана на заштатном кабельном канале.
– О, приветик! – произносит он. – Ты ведь, гм…
Сразу видать будущего политика: Чарльз делает вид, что мое имя так и крутится у него на языке, когда наверняка это не так.
– Хлоя.
Он протягивает мне руку, и из-под рукава вылезают часы «Жаже Лё Культр». Неплохо!
– Это Кристен, моя подруга, она же менеджер моей предвыборной кампании.
Та улыбается. Глаза у нее небесно-голубые, а помада на губах самого невинного оттенка. Представляю Джессику.
– Вы обе приглашены на мое мероприятие, верно? Правда, к выборам оно не имеет никакого отношения, – произносит он с улыбкой. – Формально вечеринки с предвыборными целями в нашем студенческом сообществе не допускаются. Мои родители организовывают сбор средств с благотворительными целями, но мы можем веселиться собственной компанией.
– Я подумаю над этим предложением, – говорю я.
– Обязательно приходите! – пищит Кристен.
– Бесплатный бар, – жизнерадостно произносит Чарльз. – Мои предки не против, чтобы я привел любых друзей, если мы будем прилично одеты и не станем лезть к остальным гостям.
Интересно, что сам он наденет, чтобы быть прилично одетым? Тогу и сияющий золотой нимб?
– Как вам известно, – продолжает он, переходя на формальный тон и складывая ладони домиком, – вскоре предстоят выборы. Надеюсь, мы можем рассчитывать на ваши голоса.
– Какова ваша позиция касательно финансирования студенческих объединений? – холодно спрашивает Джессика.
– По-моему, любое финансирование студенческих объединений должно быть урезано, – отвечает он без запинки. Джессика хмурится. – Эти деньги поступают от постоянно растущей платы за обучение, что отрицательно сказывается на наиболее нуждающихся студентах. Плата за обучение – это моя забота номер один.
Чистая комедия смотреть, как Джессику раздирают противоречивые чувства. Смеюсь, но Чарльз тоже смеется, хотя типа как над самим собой.
Прощаемся и идем дальше в общагу, выйдя из Альбертсон-холла в теплую сырую ночь.
– Ты поедешь на эту тусовку, если мы найдем, кому сесть на хвост? – осторожно спрашиваю я. Если я сама и поеду, то не хочу там присутствия Джессики. Чем меньше там будет моих знакомых, тем лучше – никто не будет особо присматривать за мной.
Она морщит носик.
– Хло, парни на той тусовке были натуральные «братья». Жлобье и сексисты.
– А?.. Ну да. Но они не все такие – а как же тот джентльмен, с которым ты проболтала битых два часа?
– Он там был только ради соседа по комнате, как и я! И если этот великий и ужасный Чарльз – сторонник «правой альтернативы»
[34], то в нашу комнату ему вход закрыт.
– Я бы на этот счет не переживала.
Понятия не имею, какие у Чарльза на самом деле политические воззрения, и какой бы он ни был классный на мой взгляд, у него уже есть подружка. По крайней мере, на данный момент. Вот разберемся с первоочередными делами, тогда и добавим решение этой проблемы в мой список задач.
9
Первый запрос мониторинга настроения застал Андре в компании Шона, Маркуса и Ди. Третьекурсник Маркус быстро вышел на Андре и его соседа по комнате в первую же неделю учебного года – принес им подарки от Союза черных студентов. Он взял обоих салаг под свое крыло, со всеми их перезнакомил и пригласил на барбекю, которые регулярно устраивал на своем заднем дворе. Маркус был настолько помешан на политике, что Андре частенько смущался в его присутствии – тот постоянно сыпал какими-то незнакомыми Андре именами, которые ему, наверное, полагалось бы знать, и похоже, что всем остальным они были прекрасно известны.
В тот момент они сидели во дворе у Маркуса, потягивая сладкий чай с добавленным в него дешевым ромом. Главной темой разговоров были марши протеста – не только тот большой, что намечался в октябре, но и ожидающийся на ближайших выходных.
– Вам, ребятки, обязательно следует пойти, – втолковывал им Маркус, открывая коробку крекеров. Андре украдкой глянул на Ди, сидящую прямо напротив него девушку, которая вращалась в том же дружеском кругу, второкурсницу с острым язычком и глазами, напоминавшими ему оленьи, – не по его голове шапка, но почему бы все равно не попробовать?
– Если все остальные тоже пойдут, то я с вами, – сказал Андре, который давно уже искал случая ненавязчиво перевести разговор на тему, которая интересовала его больше всего. Ди вскользь упомянула, что сотрудничает в «Ежедневной сове» и что там постоянно ищут фотографов – а конкретнее, им хочется увеличить долю меньшинств
[35] в штате. Он не совсем представлял, как люди обзаводятся подобными связями – просто приходят и предлагают свои услуги? Платят ли что-нибудь за работу в «Сове» и удобно ли спросить об этом напрямую? Какая-нибудь подработка ему точно не помешала бы.
И вот в этот-то ответственный момент Андре вдруг ощутил вибрацию на запястье. Извинившись, потихоньку улизнул в туалет. Часы спрашивали, чем он в данный момент занимается. «Неформальное общение», – выбрал он ответ. Часы поинтересовались, как он оценивает уровень своих эмоций по семибалльной шкале, предложив целый их список: счастье, беспокойство, гнев, возбуждение… И насколько же «счастлив» он сейчас? Андре крепко задумался.
