– Мы всё это получим, если объединим усилия, – настойчиво произнесла она. – Знаешь, как говорится: один психопат – хорошо, а два лучше.
24
По мнению доктора Уимена, Чарльз Портмонт был едва ли не идеальным объектом проводимого им группового исследования. Понаблюдав за ним, Леонард пришел к выводу, что это весьма толковый молодой человек, нарциссизм которого шел ему только на пользу – Чарльз любил думать о себе, что давало ему возможность проникать в мотивы собственного поведения. У пациентов могут быть самые лучшие намерения, но если им недостает проницательности или склонности к самопознанию, это значительно ограничивает эффект от психотерапии и программ коррекции поведения. Лучше всего, когда у объекта действительно есть мотивация изменить себя к лучшему.
Семейство Портмонтов располагало такими деньгами, что бесплатное обучение явно не могло послужить стимулом для поступления Чарльза в Адамс. Он мог поступить в куда более престижные учебные заведения, но выбрал этот университет именно из-за возможности принять участие в исследовании. Юный Портмонт признался в этом во время одного из сеансов психотерапии, в красках расписав, как после его поступления вместо того же Джорджтаунского университета в третьесортное учебное заведение, работающее по модели свободных искусств и наук, его папашу чуть кондрашка не хватила.
Если у ребенка недостает эмпатии, вряд ли стоит убеждать его не бить других детей, аргументируя это тем, что им больно, – ребенку-психопату это попросту до лампочки. Нейробиологическое исследование Уимена наглядно демонстрировало, что происходит у таких людей в мозгах, когда они безуспешно пытаются осмыслить точку зрения других людей. Когда им показывают картинки, вызывающие у контрольной группы сильный эмоциональный отклик – жалость, печаль, – в данных мозговой деятельности психопатов отображаются не сколько эмоции, сколько напряженные размышления, какого проявления чувств от них ожидают, и, наверное, даже попытки имитировать их.
Но некоторая доля импульсивности Чарльза успешно обуздывалась его стремлением принять основные принципы программы. Каждое принятое решение оценивалось не с точки зрения морали, а тем, как могут пострадать его собственные интересы в результате последствий тех или иных действий. Чарльз хочет, чтобы его сестра любила его, поскольку он жаждет внимания; когда Чарльз делает что-то, что его сестра считает эгоистичным (независимо от того, насколько сам Чарльз соглашается с тем, что это эгоистично), то рискует лишиться этого внимания.
Он вырос от себялюбивого балбеса, швыряющегося семейными деньгами, разбивающего машины и употребляющего запрещенные вещества, в человека, ведущего относительно стабильную жизнь, – а все потому, что применял в жизни все, чему обучился в ходе программы. Чарльз пользовался своим обаянием и способностью к манипуляции, чтобы находить социально приемлемые и законные способы удовлетворять собственные нужды. Если ему хотелось уверить людей в своем интеллектуальном превосходстве, он всерьез брался за учебу. Если ему хотелось избежать лишения наследства – предпочитал конструктивные способы общения с отцом. Если ему хотелось лести и восхищения – он искал их в осененной всеобщим вниманием общественно полезной роли президента студенческого совета, а не просто рисуясь и выделываясь.
Леонард чуть не все перерыл в поисках своей любимой перьевой ручки – обычно она лежала прямо под старинной лампой с зеленым абажуром, – и в конце концов обнаружил ее на полу. Перечитав последние заметки по предстоящему сеансу, перевернул страницу в блокноте, открывая чистую, и бросил взгляд на дверь прямо в тот момент, когда вошел Чарльз. Как раз вовремя. Если есть желание поговорить о себе любимом не меньше отведенного часа – а какому нарциссисту этого не хочется? – тогда изволь появиться минуту в минуту.
Сегодня Чарльз сразу же нетерпеливо подался вперед.
– Как вы справляетесь со всем, что недавно произошло? – спросил Леонард. После того, свидетелями чего стали Чарльз и Андре, для обоих пришлось провести экстренные психотерапевтические сеансы. Первый в ходе всей беседы пребывал в каком-то заторможенном состоянии; второй, казалось, и вовсе полностью отключился. – Пройти через нечто подобное – огромный стресс для любого человека, и я надеюсь, вы знаете, что всегда можете заскочить сюда пообщаться.
– Вообще-то все это кажется… каким-то сюрреалистическим. Я почти не могу в это поверить, хоть и видел все собственными глазами. – Чарльз прижал руку к сердцу. – Его грудь была практически вскрыта. Эта дробь… Что, по-вашему, произошло?
Возникла небольшая заминка – Леонард отреагировал не сразу.
– Если мы ненадолго отвлечемся и проанализируем ваше замечание, то хочу заметить, что нахожу ваш тон не совсем уместным.
– Вот как?
– Когда кто-то погибает, когда кто-то находит труп, у людей это обычно вызывает огорчение. По вам же видно, что вы скорее испытываете любопытство. Словно делитесь с кем-то каким-то кровавыми подробностями из фильма ужасов.
Между тем ситуация была даже еще более ужасной, чем представлял себе Чарльз. Леонард явно не собирался делиться с ним тем, что услышал от детектива Бентли: Келлен был по уши накачан рогипнолом – наверняка для того, чтобы без помех скормить ему пригоршню стальной дроби.
– А-а…
– Что на это сказала Кристен?
Пустое выражение лица Чарльза сообщило Леонарду все, что ему требовалось знать. Нормальный человек сконфузился бы или выглядел жалко или виновато.
– Чарльз, так вы не сказали своей подружке, что нашли мертвое тело?
– Ну как я мог! Она бы поступила так же, как только что поступили вы, и…
– И что?
Чарльз опустил взгляд на свои туфли.
– Наверное, отругала бы меня, что я как-то не так реагирую. В смысле, что мне плевать на то, что кого-то убили. Или мне надо было сделать вид, что не плевать?
– Что вас больше всего расстраивает – перспектива такого вот разговора с Кристен или сама по себе смерть человека?
– Это как посмотреть… А эти убийства действительно связаны между собой? Люди всякое говорят.
– Вообще-то я не вправе обсуждать эту тему.
– Почему? Разве полиция с вами не общалась?
– Эту тему я тоже не вправе затрагивать.
Чарльз вздохнул, поглубже провалился в кресло и задрал голову к потолку.
– Ну не знаю… Я немного сторонюсь ее, поскольку она говорит об этом, как и все остальные.
– Кристен выказывает невероятное понимание в отношении вашего диагноза.
– Верно, но я вынужден врать ей, а врать нехорошо. Так что для начала мне надо имитировать какие-то чувства, а потом сделать вид, будто я не знаю того, что знаю – что оба эти парня участвовали в нашей программе.
Перо Леонарда застыло над бумагой. Как Чарльз в принципе сумел это выяснить? Он что, шпионил? Обаял кого-нибудь из лаборанток, которую теперь определенно придется уволить? Иди просто удачно ткнул пальцем в небо? И теперь вот пытается найти подтверждение этой своей версии, основываясь на реакции Леонарда. Также ничуть не исключено, что эти его слова были лишь отвлекающим маневром, призванным увести разговор от неудобной для Чарльза темы.
