Естественно, одним из первых приходит в голову парк под названием Рок-Грик. Это в некотором роде вашингтонская версия нью-йоркского Центрального парка – тысяча семьсот с лишним акров зелени, упорно не позволяющей нарезать себя на участки для элитной застройки. И хотя здесь есть места для различных занятий – велодорожки, тропинки для бега и пешей ходьбы, даже центр конного спорта, – имеются также и достаточно обширные участки леса. Окончательно убеждаюсь в удачности выбора, поскольку после буквально двухсекундного поиска в «Гугле» выясняется, что в Рок-Грик уже совершено целое множество убийств. В основном женщин, разумеется, – которые отправились на пробежку и так и не вернулись домой. Соблазнительно, но основная проблема в том, что сейчас осень. Я хочу сжечь тело Уилла, но если вокруг будут сухие листья, то не исключен риск устроить феерический пожар, а это лишь привлечет всеобщее внимание, сведя на нет все мои усилия.
Нет, нужно найти какое-нибудь столь же глухое, но пожаробезопасное место.
Отсеяв еще несколько вариантов, пока что останавливаюсь на одной заброшенной стройплощадке и на Государственном дендрарии, который вчера проинспектировала лично. Дендрарий представляет собой обширную незаселенную территорию, изрезанную тропинками и засаженную образцами всяких растений, с довольно большими участками травяных полей, по которым там и сям раскиданы одиночные купы деревьев. Самое интересное здесь – это экстравагантная инсталляция: выстроенные аккуратным прямоугольником двадцать две оригинальные колонны здания Капитолия восьмисотых годов позапрошлого века, которые со временем перенесли в дендрарий после замены на более соответствующий времени новодел. Место напоминает руины какого-то древнегреческого храма – наверное, это просто идеальное место для человеческой жертвы путем сожжения. Останавливает, правда, что расположено все это хозяйство далековато от кампуса, и я не уверена, есть ли там ночью охрана. Пожалуй что есть, поскольку в дендрарии имеется еще и большая коллекция бонсая
[100], которая наверняка стоит уйму денег.
Получаю сигнал мониторинга настроения: меня спрашивают, чем я в данный момент занимаюсь, и, поскольку в меню для ответа нет пункта «Строю козни», выбираю строчку «Учеба». До начала следующей лекции у меня еще пятнадцать минут. Рассеянно прокручиваю ленту новостей в «Инстаграме», но тут вижу то, что заставляет меня поперхнуться.
Это пост Чада с фоткой, на которой он держит возле уха банан на манер телефона.
«Эй, народ! Мы по-прежнему собираем ненужные телефоны для женского убежища! Любые мобилы, в любом состоянии. Можно без зарядок».
«Это у тебя труба с низким содержанием углеводов?» – интересуется кто-то в комментариях.
Заталкиваю свое барахло в сумку и несусь по коридору, притягивая недоуменные взгляды и не обращая на них внимания, а потом нетерпеливо приплясываю у лифта с телефоном в руке, готовая набрать Чада. Да – звонок, никаких эсэмэсок! Мне требуется его полное и абсолютное внимание. И нужно увидеться с ним, прежде чем Уилл увидит этот пост – на тот случай, если у него хватит ума догадаться, что это может значить.
* * *
Со всех ног мчусь по улице к дому САЭ. Время – шестнадцать тридцать пять. У Уилла лекция по политэкономии заканчивается в шестнадцать сорок пять, если он вообще сегодня сподобился сползать в универ. До настоящего момента я просто тянула время – уже отказалась от мысли заполучить это видео и занималась последними приготовлениями к завершающей фазе с Уиллом, дожидаясь всей этой катавасии с протестами. Только вчера в «Пост»
[101] сообщалось, что в гостиницах и пансионах по всему городу не осталось свободных мест – все забронировано протестующими из других регионов.
Передняя дверь открыта. Врываюсь в дом, и два парня, увлеченных какой-то компьютерной игрой, едва замечают меня.
– Чад!
– В кухне! – кричит он. Бегу туда. Вождь САЭ занят тем, что готовит нечто, похожее на омлет из тридцати семи яиц. – Итак, ты думаешь, что оставила здесь свой телефон?
На нем футболка без рукавов, демонстрирующая его мускулистые ручищи, на лице озадаченная улыбка.
– Да, на последней тусовке.
Он ведет меня в комнатку за кухней, в которой целый ассортимент сломанных электронных девайсов, в том числе огромная картонная коробка, наполовину наполненная мобильниками. Начинаю рыться в ней.
– Как он выглядит? – спрашивает Чад, наклоняясь, чтобы помочь мне.
– Это четвертый «Айфон» с белой круглой наклейкой с обратной стороны. Нижний правый угол надломан.
Этот телефон я узна́ю с первого же взгляда – запомнила его тогда до мельчайших подробностей.
Закапываюсь поглубже, и тут… вот он! Все еще с белой наклейкой с логотипом в виде клюшки для лакросса. Уилл, должно быть, оставил этот телефон вместе с кучей другого своего барахла, когда жил здесь на первых двух курсах. Хватаю его, постаравшись сделать это так, чтобы Чад не увидел наклейку. Бросаюсь ему на шею, едва не сбив с ног.
– Ты суперский!
– Да ну? – отзывается он, победно ухмыляясь. – Оставайся на ужин. Сейчас будет офигительный омлет.
– Как-нибудь в следующий раз! – отзываюсь я, чмокнув его в губы, прежде чем устремиться к дверям.
* * *
Уединившись в своей комнате и хорошенько закрыв дверь, засовываю в телефон зарядку для четвертого «Айфона», купленную в интернете, и напряженно жду, когда он хоть немного подзарядится. К счастью, у этой модели нет функции идентификации по отпечатку пальца – иначе пришлось бы проделать Уиллу небольшую хирургическую операцию. Хотя не сказала бы, чтобы это оказалось таким уж большим препятствием. Не свожу нетерпеливого взгляда с телефона, пока уровень зарядки не позволяет его включить. Сбрасываю блокировку экрана, и передо мной возникают ряды знакомых иконок. Но для начала убеждаюсь, что аппарат находится в режиме полета. Пусть даже Уилл наверняка деактивировал его много лет назад, дополнительная предосторожность не повредит.
Найти видео несложно, поскольку дата записи мне хорошо известна. Надо ли его пересматривать? Как будто мне требуется окончательное подтверждение того, что предстоит Уиллу…
Главное, что видео у меня – на нем явно он и на нем явно я.
По отношению к изнасилованиям в штате Нью-Джерси не предусмотрено никакого срока давности. Но нет – мне в жизни не вытерпеть всей этой судебной тягомотины, в ходе которой люди будут троллить мои «скандальные» фотки в «Инстаграме», на которых у меня хватает наглости выглядеть привлекательно или веселиться с друзьями; когда люди будут рассуждать: а вправду ли я получила настолько уж сильную душевную травму, раз уж учусь на круглые пятерки и веду себя как шалава; где будут задаваться вопросы не «Как это отразилось на Мишель?», а «Почему ты не?..» Где большинство комментаторов будет возмущаться, как это я посмела разрушить жизнь Уилла, со всей его академической успеваемостью и лакроссом, и намекать, что любая женщина просто так и напрашивается на это. В жопу. Эту. Херню.
