Но так как производство В-28 не развернуто, до осени пришлось ждать этих поставок, поэтому пришлось плотно поработать с бюро Мясищева, и выбить из него два полка ДИС (дальних истребителей сопровождения): переделок Пе-3 в тяжеловооруженный дальний истребитель. Они готовили машины для ОМАГ в прошлом году, но под руководством Изаксона. Из-за слабого навигационного оборудования большинство этих машин были потеряны, летчики погибли. Так как я имел Постановление ГКО в кармане, а мне требовалось защитить ударные В-25, а, пардон, январское «приключение» мною забыто не было, и я еще тогда начал дергаться по этому поводу, то удалось заполучить к началу полярного дня первую партию этих машин. Дальность у них была меньше, чем у «двадцать пятых», на три тысячи километров. Локаторы стояли только у командиров звеньев. Вместо М-105П поставили «Роллс Ройс Мерлин 32», 1620 сил, но его радиаторы воткнули в центроплан, а гондолы зализали до идеала. Пушечную батарею установили под брюхо. Версия была низковысотной, но для удара по кораблям все самолеты снижаются. Нас эти машины почти полностью удовлетворили, как по дальности, так и по маневренности. Базировались они на Кильдине и полностью «покрывали нашу зону ответственности от Медвежьего до мыса Желания. Установленная передняя броня, бронестекло и бронеспинка кабины, в отличие от Пе-2,3 ранних выпусков, позволяла этим машинам ходить в лобовую на «юнкерсы», а мощное вооружение, как оборонительное, так и наступательное, переломили ситуацию над северной частью Баренцева моря. Бомбы он не нес, считался чистым истребителем. А на В-25 мы переделали антенны РЛС, обеспечив приемлемый обзор задней нижней полусферы локатором, отведя часть излучения от основной антенны. Проблема в основном состояла в том, что при таком длительном полете стрелки утомлялись и теряли бдительность. Теперь при обнаружении цели сзади рявкал ревун.
Несмотря на отдельные замечания, как с моей стороны, так и со стороны Госкомиссии, дивизию признали боеспособной, и она начала развертываться с 24 марта 1943 года на площади в полмиллиона квадратных километров, взяв под наблюдение не только северную и восточную часть моря, но и всю его акваторию. Активность немецкого флота здесь упала до нуля еще в апреле. В мае мы получили приказ перебазироваться из Гремихи в Оксфьорд, а штаб дивизии – в Альту.
Глава 30
Далека родимая сторонка
На Северном флоте нас считали «тыловыми крысами». Оно и верно, располагались мы довольно глубоко в тылу, основные задачи выполняли отдельно от него, и даже отдельно от Беломорской флотилии. В марте вместо Степанова нам назначили контр-адмирала Степана Григорьевича Кучерова. До того он был начальником штаба Северного флота. Что-то с Головко не поделил. Сняли со ссылкой на резкое повышение уровня потерь флота. Мою кандидатуру ещё раньше отсеяли из списка кандидатов на пост командующего. К тому времени поставленная передо мной и моей дивизией задача ещё не была решена. Со Степаном Григорьевичем мы пересеклись ещё в Москве, практически сразу после приёма в Кремле. Его сразу предупредили, что дивизия имеет задание Ставки и не зря носит название отдельной. Летели обратно одним самолётом, там я и узнал причину его снятия. Кучеров прекрасно разбирался в снабжении и логистике флота. На посту начштаба Северного флота его сменил бывший замначальника службы снабжения и вооружения ВМФ Фёдоров, начштаба Амурской и Волжской военных флотилий. Он тоже долго не удержался в ласковых объятьях Головко. Фактически боевые потери были ни при чем. Да, ему «припомнили» исчезновение гвардейской Д-3 в июле и К-2 в сентябре 1942-го, гибель «Сокрушительного» в ноябре того же года, Щ-401, К-22 и нескольких «эМок» зимой 1942/1943 года. Но причиной понижения в должности было его замечание, что у Станкявичуса, который лично руководит ремонтами и походами, таких потерь нет, хоть и лезет в самую задницу. Этого ему не простили, обвинив в слабой проработке операций флота. Действительно, дивизия, тьфу-тьфу-тьфу, пока потеряла единственный самолет, все плав-единицы доходили до ремонтных баз самостоятельно, несмотря на повреждения. Но так, следует иметь в виду, что мне тоже могут не простить потерь, раз уж за это взялись. На следующий день после прилета в Архангельск я вылетел в Гремиху, и более мы с Кучеровым не пересекались.
Получив затребованные самолеты, спасибо Кузнецову, и решив вопрос с их прикрытием с помощью новых Пе-3М, восемь первых из них прилетели на Кильдин в середине марта, мы организовали целую сеть из акустических радиобуев и ударную группу кораблей и авиации. Стоило бую запеленговать ПЛ противника, как там немедленно появлялись наши самолеты. Большая часть подводных лодок была уничтожена ими. Распределенная по многим точкам авиагруппа всегда находила «дырочку» в погоде, чтобы направить самолеты к цели. Кроме наземной авиации, была задействована и «мокрохвостая», для которой мы подготовили за это время эффективные глубинные бомбы малого калибра, и многие летающие лодки получили радиолокаторы. Ныряющие подводные лодки, постоянно всплывающие для подзарядки, действовать в таких условиях не смогли. 11-я флотилия переключилась полностью на участок союзников. Так как все операции, так или иначе, союзники согласовывали между собой, то оценив нашу работу, англо-американцы передвинули границу ответственности. Теперь все то же самое предстояло развернуть западнее: от Медвежьего до Ян-Майена. И это при условии того, что в Тромсё еще сидели немцы. Поэтому первую скрипку пришлось отдать моим «ластоногим».
Но прежде, чем их выпустить, требовалось подойти на пистолетный выстрел к цели. А проход к Тромсё прикрывают, причем очень некисло! Западный проход перекрыт тремя крупнокалиберными фортами, проливы вокруг острова Риойен узкие и прослушиваются. К тому же перегорожены сетями. Да и течения там бешеные, на одном подкрадывающемся не пройти. Не вариант! Второй путь слишком длинный, 55 миль только на подход. И есть третий путь: мимо Мусваейра и Хиберга, там тоже батарея и хренова туча навигационных опасностей. Плюс неизвестна минная обстановка на подходах и в самом Квалсунне, это пролив. Он вдвое короче. Пролив полностью перегорожен, а внутри идет активная рыбалка, следовательно, мин нет. Так что пересаживаюсь к Жукову на К-23, и, вместе с «троечкой», потихоньку чапаем в ту сторону. Идти долго: 130 миль, день, так что без воздушного прикрытия – никак. И, чтобы сразу приступить к выполнению задания, идем большой и веселой компанией: четыре противолодочных крейсера, семь эсминцев, 15 «БОшек». И себя показать, и противника позлить. Вышли в точку 70°40’00N, 18°00’00E, там мы нырнули под РДП, выставив выдвижную антенну, дабы держать связь с прикрытием, и пошли курсом 180 к берегу. Таким образом прошли еще сорок миль, до траверза одинокой скалы у острова Рисё.
– Аркадий Алексеевич, начнем? Передайте Кузьме Иванычу.
– Есть! Перейти на аккумуляторы и на подкрадывающиеся! Стоп машина, убрать РДП! Штурман! Точку! Влево 15, курс 115, – скомандовал Жуков.
– Есть влево, на сто пятнадцать! – отрепетовал старшина 2-й статьи Грисько.
«Березка» взорвалась докладами, лодка выполняла маневр и ложилась на вход в Квалсундер.
– Командир, есть место!
– Боцман, ныряй на 40! Выдвижные вниз!
Пошел дифферент на нос, лодка ушла с перископной глубины. Где-то сзади те же команды выполняла К-3. Лодка легла на курс, который вел ее к двум каменным банкам: Лангхолмен и Сторхолмен. Справа от них целая гряда каменных глыб – Смаваер. Этим курсом нам следовать почти три часа, затем будет отворот влево на курс 90, затем на сорок и вновь на 90. Лишь после этого пойдем курсом 125, ведущим к первой линии сетей. Перед входом еще четыре банки Квален. А скорости практически нет, и куда потащат нас течения, еще не известно. А перископ не поднять, кругом сплошные наблюдатели. И самое обидное заключается в том, что немцы сидят только на сторожевике, что пасется у сети, да на ее оконечностях, там, где лебедки или якоря. В остальных местах – норвежцы, которых мы якобы «освобождаем». Буксиры, разводящие сеть, носят желтый крест на красном поле. Это они потом начнут вешать «квислингцев», сейчас они сами исполняют эти роли.
