Я думал о том, с какой радостью покину зловонный и подернутый мглой страха Инсмут, и мечтал обнаружить на площади какой-нибудь еще вид транспорта помимо автобуса со зловещим Сарджентом за рулем. И все же я не слишком торопился, потому что буквально на каждом углу меня встречала новая архитектурная достопримечательность, достойная неспешного осмотра, и, по моим расчетам, я мог легко одолеть оставшееся расстояние за какие-то полчаса.
Изучая нарисованную юношей-бакалейщиком карту в поисках еще не известного мне маршрута, я решил дойти до Таун-сквер не по Стейт-, а по Марш-стрит. Ближе к углу Фолл-стрит мне стали попадаться группки горожан, которые о чем-то тихо перешептывались, и, выйдя, наконец, на площадь, я увидел, что у входа в «Гилман-хаус» собралась чуть не целая толпа. Получая у портье свой саквояж, я спиной чувствовал, как меня буравили немигающие взгляды выпученных водянистых глаз. Я молил судьбу о том, чтобы ни один из этих малоприятных субъектов не оказался моим попутчиком.
Автобус довольно рано, за несколько минут до восьми, прогрохотал по мостовой, привезя трех пассажиров, и, как только он остановился, злобного вида парень на тротуаре шепнул водителю на ухо что-то неразборчивое. Сарджент выкинул из салона мешок с почтой и сверток газет и вошел в гостиницу, а из автобуса, шаркая, вышли пассажиры – те самые мужчины, которые приехали сегодня утром в Ньюберипорт, – и обменялись с одним из горожан парой гортанных слов на языке, который – могу поклясться – не был английским. Я забрался в пустой салон и сел на то же самое место, на котором сидел утром. Но не успел я толком расположиться, как появился Сарджент и начал что-то бормотать омерзительным гортанным голосом.
Похоже, мне сильно не повезло. Из его лопотания я уяснил, что у автобуса забарахлил мотор, и хотя из Ньюберипорта он приехал точно по расписанию, в Аркхем сегодня поехать мы уже не сможем. Нет, вряд ли мотор починят до утра, и другого транспортного сообщения ни с Аркхемом, ни с каким иным городом нет. Очень жаль, но придется мне переночевать в «Гилман-хаусе», сообщил Сарджент, другого выхода нет. Возможно, портье найдет для меня номер по сходной цене. Ошеломленный этим непредвиденным препятствием и не на шутку напуганный мыслью, что мне предстоит провести ночь в этом обветшалом и скудно освещенном городе, я вышел из автобуса и снова вернулся в гостиничный вестибюль. Странноватого вида угрюмый ночной портье заявил, что может предложить мне только комнату 428 на верхнем этаже – там, правда, нет водопровода, зато номер просторный, и всего за доллар.
Несмотря на дурные отзывы об этой гостинице, слышанные мной в Ньюберипорте, я расписался в регистрационной книге, уплатил доллар за ночь, а потом, передав саквояж мрачному портье, последовал за ним и преодолел три лестничных пролета по скрипучим лестницам, мимо пыльных коридоров, по которым, как мне показалось, давно никто не ходил. Мой убогий номер, располагавшийся в задней части здания, был обставлен невыразительной дешевой мебелью и имел два окна с видом на унылые задворки: замусоренный двор был с обеих сторон зажат невысокими кирпичными строениями; позади двора виднелись тянущиеся в западном направлении ветхие крыши, а еще дальше – болотистая низина. В конце коридора находилась ванная комната – увечный реликт старины с допотопной мраморной раковиной, железной ванной, тусклой лампочкой под потолком и полусгнившими фанерными панелями, прикрывавшими трубы.
Еще не стемнело, и я спустился вниз, вышел на площадь и огляделся в поисках заведения, где можно было бы поужинать, попутно заметив устремленные на меня взгляды прохожих весьма болезненного вида. Поскольку бакалейный магазин был уже закрыт, мне пришлось посетить закусочную, которую я проигнорировал днем. Посетителей обслуживал сутулый узкоголовый мужчина с выпученными немигающими глазами, приплюснутым носом и невероятно толстыми неуклюжими руками. Обслуживание велось у стойки, и к своему облегчению я сразу заметил, что почти все меню исчерпывается готовой едой из консервных банок и пакетов. Я удовольствовался миской разогретого овощного супа с крекерами и вскоре вернулся в свой жалкий номер в «Гилман-хаусе», по пути захватив у уродливого портье вечернюю газету и засиженный мухами журнал, которые тот снял с шаткой стойки.
За окном уже сгустились сумерки, и, включив тусклую лампочку над дешевой железной кроватью, я попытался продолжить начатое чтение. Я счел целесообразным чем-то занять себя, чтобы не терзаться понапрасну бессмысленными размышлениями о странностях древнего городка, окутанного мглой тайн. Фантастический рассказ престарелого пьянчуги не предвещал приятных сновидений, и я старался поскорее забыть его полоумные слезящиеся глаза. И еще я силился не вспоминать ни о рассказе фабричного инспектора, поведавшего билетному кассиру в Ньюберипорте о «Гилман-хаусе» и беседе его ночных постояльцев, ни о видении призрачного лица под тиарой в черном проеме церковной двери, вызвавшего у меня необъяснимый ужас. Возможно, мне было бы куда легче отвлечься от тревожных раздумий, если бы в моем номере не так воняло затхлой сыростью. Этот трупный смрад, вкупе с витавшей над городом рыбной вонью, заставлял постоянно думать о тлении и смерти.
Еще меня сильно беспокоило отсутствие задвижки на моей двери. Когда-то задвижка была, о чем свидетельствовали следы от креплений на дверной панели, но, судя по свежим следам от гвоздодера, ее недавно сняли. Как я догадался, задвижка просто сломалась, что не удивительно для такого обветшалого здания, где все, казалось, дышало на ладан. Нервничая, я обвел взглядом комнату и обнаружил задвижку на прессе для одежды – того же размера, что и снятая с двери. Чтобы хоть немного успокоить нервы, я занялся переносом задвижки на дверь, воспользовавшись карманным набором отверточек, который всегда висит у меня на связке ключей. Задвижка подошла идеально, и я немало успокоился, убедившись, что перед сном смогу надежно запереть входную дверь. Не то чтобы у меня были реальные опасения по поводу предстоящей ночи, но в такой обстановке я был готов обрадоваться любому, пускай даже символическому, атрибуту безопасности. На межкомнатных дверях, соединяющих соседние номера с моим, я обнаружил вполне надежные засовы и тоже их задвинул.
Я не стал раздеваться и решил читать до того момента, как меня начнет клонить в сон, и заснуть, не снимая сюртука, воротничка и башмаков. Достав из саквояжа фонарик, я положил его в карман брюк, чтобы осветить им циферблат часов, если вдруг я проснусь среди ночи. Но сон не приходил. И когда я бросил газету и стал анализировать свои мысли, я, к своему ужасу, понял, что неосознанно вслушиваюсь в тишину, пытаясь различить некие неописуемо пугающие звуки. Должно быть, рассказ фабричного инспектора подействовал на меня сильнее, чем я думал. Я вновь взялся за газету, но мой взгляд уперся в одну строчку, дальше которой не мог двинуться. Спустя какое-то время мне почудились шаги в коридоре и скрип ступенек на лестнице, и я решил, что это новые постояльцы въезжают в пустующие номера. Однако никаких голосов я не слышал, и мне пришло в голову, что такой тихий скрип издают половицы, если человек ступает по ним крадучись, словно таясь от кого-то… Мне это сразу не понравилось, и я стал раздумывать, не лучше ли сегодня ночью вообще не спать. В этом городе немало странных субъектов, и тут, как утверждали, случались исчезновения людей. А вдруг это одна из тех гостиниц, где денежных постояльцев убивают и грабят? Хотя, конечно, посмотришь на меня – и сразу станет ясно, что я не купаюсь в роскоши. Или местные жители и впрямь терпеть не могут чересчур любопытных приезжих? Неужели мои хождения по городу с картой в руке были замечены и вызвали у кого-то раздражение? Но потом я подумал, что, верно, нахожусь в слишком сильном нервном возбуждении, если случайный скрип на лестнице породил у меня столь безумные фантазии. Правда, я подосадовал, что у меня с собой не было оружия.
