Только после свадьбы Зигги смог спокойно разговаривать с Наоми о своем прошлом. Он показал ей фотографии, которые его сестра Дженни сохранила от их прежней жизни в Кроянке. На одной фотографии шестилетний Зигберт стоял с огромным картонным кульком с него размером, полным фруктов и конфет. В то время родители часто дарили детям такие кульки перед первым походом в школу.
Но это были счастливые дни детства. А вот другие воспоминания из детства Зигги были не такими радужными. Он рассказывал Наоми, что часто играл с двумя мальчиками из христианской семьи Кронау, жившей по соседству. Те дразнили его за еврейство, а в 1936 году, когда фрау Кронау узнала, что вскоре всех евреев, включая Вильцигов, повяжут и вышлют, она начала «занимать» деньги у матери Зигги. Обе женщины прекрасно знали, что может случиться, если мать Зигги откажется предоставить ссуду. Если в то время нееврей доносил на еврея в гестапо по любому, даже самому надуманному поводу, это могло привести к аресту или чему похуже. Фрау Кронау понимала, что София Вильциг не будет настаивать на возврате долга, и продолжала систематически «брать взаймы».
«У мамы не было выбора, приходилось давать ей деньги, – говорил Зигги Наоми, – но она все же попросила кое-что взамен. У семьи Кронау была ферма примерно в 130 километрах от Берлина. Мама попросила фрау Кронау, чтобы, если дела для евреев пойдут совсем плохо, она приютила двух младших детей – меня и моего брата Эрвина – и спрятала на своей ферме. Фрау Кронау ничего не ответила насчет этого, зато вот что она сказала: “Полицейские все равно за вами придут, это просто вопрос времени. Оставь открытой заднюю дверь дома, чтобы я забрала твою шубу. Зачем она полиции?” Клянусь Богом, именно это она и сказала… У нас был еще один сосед, – продолжал Зигги, – польский крестьянин по фамилии Струцкий. Прежде чем уехать в Берлин, моя семья пряталась у него на ферме. Однажды он отвел отца в амбар и показал ему топор для забоя свиней. Струцкий сказал: “Если хочешь, прежде чем вас поймают, замучают и убьют, я могу отрубить головы всей вашей семье – одному за другим. Они даже ничего не почувствуют”. Отец ответил: “Наверное, это не очень хорошая идея”… Важно понимать, – сказал Зигги, – что Струцкий вовсе не был злодеем. Свое предложение он воспринимал как одолжение. В то время вообще было трудно понять разницу между хорошими и плохими людьми».
Зигги рассказал Наоми и еще одну историю из своего детства.
«У мамы была сестра Бетти, она жила на ферме с мужем, другими сестрами и их мужьями. Мои братья и сестры часто жили у них в двух комнатах для гостей».
Ночью 9 ноября 1938 года нацистские бандиты устроили погром. По всей Германии и Австрии они разрушили почти двести синагог, разгромили более 8000 еврейских магазинов, разбили в них окна и отправили десятки тысяч евреев в концентрационные лагеря. Эта трагедия получила название Kristallnacht – «Хрустальная ночь». На следующий день тетя Зигги, Бетти, и ее семья узнали, что эсэсовцы движутся к ним, чтобы арестовать всех мужчин-евреев. Муж Бетти и мужья ее сестер бежали в поля и укрылись в стогах сена. В ту же ночь эсэсовцы действительно появились и потребовали открыть, куда делись все мужчины. Бетти отказалась.
«Один из эсэсовцев нашел в доме у тети Бетти большую дубовую палку, – рассказывал Зигги Наоми. – Может быть, ее муж гнал этой палкой скот на продажу. Офицер схватил палку и ударил ее по голове. Удар был так силен, что у нее в голове образовалось отверстие в два пальца шириной, но она по-прежнему не выдавала место схрона. Обыскав всю ферму, нацисты все же нашли мужчин в стогах сена и отправили в концентрационный лагерь Заксенхаузен. Один из соседей сжалился над Бетти и забинтовал ее рану. Он укрыл ее какими-то одеялами и в ту же ночь тайно вывез ее на конной повозке в городок под Берлином».
В Берлине Бетти нашла дом, где жили Вильциги. Зигфрид с матерью упаковывали ткани, когда пришла Бетти. Зигберт повернулся к входу и посмотрел на незнакомую ему женщину. «Чем могу помочь?» – спросил он. Он видел ее буквально в том же году, когда приезжал в гости, но женщина была сильно избита, у нее заплыли глаза – и он не признал родную тетку.
«Такой ужасной была наша жизнь», – сказал Зигги Наоми. Слушая рассказы мужа о детстве, та пришла в настоящий ужас.
Она сказала, что очень гордится тем, как он строит в Америке новую жизнь, и всегда будет его поддерживать. Он обнял ее и пообещал, что они будут жить долго и счастливо, но поставил одно условие, попросив отказаться от любых денег ее семьи. Его достижения должны быть его собственными. Наоми согласилась и бросила колледж, чтобы стать бухгалтером: дохода Зигберта семье в то время не хватало. Наоми оказалась любящей, жизнерадостной супругой, она содержала дом в чистоте и строго соблюдала кошерность пищи. Она утешала его, когда он просыпался от ночных кошмаров, и впервые с тех пор, как Ларри Нартель спас ему жизнь в Освенциме, Зигги обрел лучшего друга.
Наоми родила первого ребенка в 1956 году и назвала его Айвеном. Следуя традиции ашкеназских евреев давать детям еврейское имя в честь умерших родственников, Наоми и Зигги дали сыну еврейское имя Ицхак в честь убитого отца Зигги Исидора – его еврейским именем было Ицхак. Следующие дети Наоми и Зигги, Шерри и Алан, а также впоследствии их внуки тоже получали еврейские имена в честь членов семьи, погибших во время Холокоста или переживших его, но скончавшихся впоследствии. Эта традиция накладывала на детей ответственность – жить праведной жизнью во имя усопших, не забывать о Холокосте и хранить память и имена тех, кто погиб в этой катастрофе
[41].
Для выжившего – и особенно для Зигги, почти все родственники которого были уничтожены, – самым большим нахесом (слово на идише, обозначающее счастье и удовлетворение) было рождение здорового еврейского мальчика, который носит его фамилию.
В начале 1950-х годов в США открыто действовали 57 антисемитских организаций, издававших такие сеющие ненависть газетенки, как The American Nationalist, The Cross and the Flag, Thunderbolt, The Defender и Common Sense, общим тиражом 90 000 экземпляров в неделю
[42]. «Евреи – вот корень всех проблем, всех конфликтов, всех потрясений современного мира», – утверждалось в памфлете «Еврейский вопрос» (The Jewish Problem), опубликованном в газете Huron Church News в 1957 году
[43]. Предубеждения не всегда были выражены настолько явно. Например, если в рекламе курорта говорилось «поблизости расположена церковь», тем самым передавалось зашифрованное сообщение: отдыхающим еврейского происхождения здесь не рады.
Дело было не в обычном снобизме, а в глубоко укоренившемся отвращении к людям, которые, по мнению обывателей, были продуктом дегенеративной, нехристианской истории. Католикам в катехизисе до сих пор сообщали, что евреи распяли Христа, а на некоторых общественных зданиях сельского Юга были установлены таблички: «ЕВРЕИ И СОБАКИ НЕ ДОПУСКАЮТСЯ». Антисемитизм мешал бизнесменам еврейского происхождения пробиться в высшие деловые круги, а еврейским семьям – в престижные жилые районы.
