Зигги не интересовался спортом и понятия не имел о текущих успехах Giants.
«О, вы увлекаетесь футболом?» – спросил удивленный клиент.
«Вы смеетесь? – сказал Зигги, принимая уязвленный вид. – Я не пропускаю игр. В команде колледжа я был квотербеком. Никто не отдавал больше передач, чем я. У меня была лучшая рука в лиге. А потом – вот это колено», – сказал он, потирая место воображаемой травмы и качая головой, словно сожалея о загубленной блестящей карьере.
«Какая жалость», – посочувствовал клиент.
«Не жалейте меня, я пошутил, – признался Зигги. – В Освенциме не было футбольной команды».
«О боже, вы были в Освенциме?» – спросил клиент.
«Был? – произнес Зигги и закатал рукав. – Много вы знаете президентов банков вот с такой татуировкой на руке?»
В офисе другого клиента Зигги обратил внимание на фотографию подростка в плавках.
«Я вижу, ваш сын – пловец», – сказал он.
«Да, чемпион штата на стометровке», – с гордостью ответил клиент.
«Фантастика! Я не очень любил плавать, но если говорить о прыжках в воду, то я был лучше всех. В колледже я специализировался на тройном сальто назад. Но после травмы уже ничего не могу», – пожаловался Зигги, потирая какую-то точку на спине с такой убедительностью, что клиент сочувственно кивнул.
«Вам и сейчас больно?» – забеспокоился клиент.
«Вовсе нет, я вас просто разыграл, – признался Зигги. – Я и плавать-то не умею – в Освенциме не было сборной по прыжкам в воду».
«Вы были в Освенциме?» – ахнул собеседник.
«Был?» – сказал Зигги и снова закатал рукав, обнажив вытатуированный на руке лагерный номер. Затем он припомнил несколько историй из своего лагерного прошлого.
Большинство других дельцов стремились расположить к себе постоянных клиентов, прощупывая возможное родство: «О, ваши родители тоже переехали из Италии?» У Зигги же почти не осталось родственников еще до переезда в Америку, так что он ломал лед, выдумывая безумные спортивные истории – что угодно, чтобы установить шутливые, дружеские отношения, а затем резко ознакомить клиентов с теми ужасами, что он сам испытал в лагере.
Когда Айвен был еще маленьким, он заметил татуировку на руке отца.
«Что это?» – спросил мальчик.
«Это мой телефонный номер, – ответил Зигги. – У меня очень плохая память, так что я решил его вытатуировать, чтобы запомнить». Так он защищал сына от ужасной правды: в конце концов, зачем отец стал бы лгать ребенку?
То же желание Зигги защитить детей от суровой реальности Холокоста проявилось и в другом случае. Айвен вспомнил, как в школе его одноклассники хвастались подвигами отцов во время Второй мировой войны.
«Мой отец был ефрейтором в армии», – сказал один мальчик.
«А мой отец был рядовым авиации первого класса», – сказал второй.
«Да? – сказал третий. – А мой папа был капралом на флоте».
«Айвен, – спросил один из мальчиков, – а твой отец чем занимался на войне? В каком роде войск он служил?»
«Я не знаю, – сознался Айвен. – Надо его спросить».
Услышав вопрос сына, Зигги призадумался. Конечно, не следовало вынуждать сына рассказывать невинным детям правду о тех годах, что отец провел в концлагерях. И он сказал Айвену: «Когда завтра пойдешь в школу, расскажи им, что твой отец был лейтенантом французского флота». Выдумка ничем не уступала в смелости остальным его вымыслам и вызвала зависть одноклассников Айвена: звание лейтенанта было выше, чем звания их отцов.
Небылицы Зигги всегда преподносились с той же уверенностью, с которой Зигги брался за все подряд. Это подтвердилось однажды, когда Айвен решил сыграть с отцом в гольф. Собственно, никто из них ничего о гольфе не знал. Большинство других американских банкиров играли в гольф и были членами по меньшей мере одного загородного клуба. В таких клубах скреплялось большинство сделок с серьезными клиентами, но Зигги от членства отказывался. Зачем тратить целый день на закрытие одной сделки на поле для гольфа, если за то же время в офисе он сможет закрыть десяток сделок? Кроме того, загородные клубы в Нью-Джерси не подавали кошерную еду, а по субботам он не водил машину, так что и смысла вступать не было. Впрочем, в клубе Kutsher’s Hotel and Country Club под Нью-Йорком было и кошерное меню, и поле для гольфа.
«Однажды, когда мы отдыхали там, – вспоминал Айвен, – я спросил отца, не попробует ли он сыграть со мной в гольф, и он согласился со словами: “Да что тут сложного? Берешь клюшку и бьешь по мячу”».
Отец и сын переоделись в шорты и кроссовки, взяли напрокат клюшки и пошли к ближайшей метке для мяча. Там они нашли два набора мячей: два больших красных мяча на расстоянии примерно восемь футов друг от друга, между которыми находилась метка для мяча, а примерно через двадцать футов – два уложенных таким же образом больших синих мяча. Никаких пояснительных табличек не было, но Зигги и Айвен решили, что красные мячи – это маркеры для начинающих, ведь они на двадцать футов ближе к метке, а синие – для профессиональных гольфистов. Поскольку они были новичками, то решили стартовать с красных отметок. На самом деле красные мячи были отметками для женщин, а синие – для мужчин, так что они ошиблись с самого начала.
На поле в отдалении они увидели флажок над лункой. Кроме того, можно было различить фигурки других гольфистов рядом с лункой, которые уже заканчивали свой подход.
Зигги и Айвен были убеждены, что новички никогда не смогут так сильно ударить по мячу, чтобы он улетел настолько далеко, и решили немного потренироваться, быстро нанося удары один за другим, как они несколько раз уже делали на тренировочной площадке.
Ррраз! И Зигги отправил мяч на грин.
Ррраз! И Айвен сделал то же самое. Отец и сын нанесли еще по нескольку ударов; мячи полетели к лунке.
Сначала гольфисты у лунки не поверили своим глазам. Затем они стали прыгать и размахивать руками. Зигги и Айвен помахали им в ответ на то, что считали знаком дружеского приветствия со стороны других гольфистов, после чего снова принялись отправлять мячи к лунке. Крики стали еще громче. Зигги и Айвен начали вслушиваться и наконец различили слова: «Идиоты! Вы что, полоумные? Хватит! Свалите уже с поля!»
Кто же знал, что нужно сначала подождать, пока другие игроки закончат с лункой, и уже затем наносить удар? Вызвав такой переполох, отец и сын решили, что с них хватит, и ушли обедать. Так закончился эксперимент семейства Вильциг с гольфом.
Зигги вообще часто изображал из себя эксперта в областях, о которых не имел ни малейшего представления.
«Если он видел кого-то верхом на лошади, – вспоминал Айвен, – то начинал кричать: “Сиди прямо! Держи вожжи крепко! Ослабь их, переходя на галоп!” А ведь отец никогда в жизни не садился на лошадь, но он был так убедителен, что всадник обычно благодарил его, на что отец отвечал: “Без проблем. Когда-нибудь я выучу тебя держаться в седле, сколько времени бы это ни заняло!” Почему у него было такое странное чувство юмора? Потому что он пережил самое страшное время в истории, – объяснял Айвен, – и занимал свое место в череде великих еврейских комиков, которые верили, что смех способен противостоять страху и исцелять раны».
