А потому мне почти безразлично, что со мной случится – пусть даже я останусь здесь, – думаю, со временем моя судьба выровняется. Будем же остерегаться внезапных порывов – ты женишься, я становлюсь слишком старым, – ибо это единственная подходящая политика.
Надеюсь, до скорого. Пиши мне, не очень откладывая, и верь мне; прошу, передай привет матери, сестре и невесте, – твой брат, который горячо любит тебя.
Скоро пришлю тебе книгу Камиля Лемонье.
756. Br. 1990: 760, CL: 583b. Полю Синьяку. Арль, среда, 10 апреля 1889
Дорогой друг Синьяк,
большое спасибо за открытку с вестями от Вас. Если мой брат все еще не ответил на Ваше письмо, полагаю, в этом нет его вины. Я и сам уже две недели не имею от него вестей. Он в Голландии и в эти дни женится. Я нисколько не отрицаю выгод брака, когда он совершен и человек спокойно устроился в своем доме, но похоронное торжество и т. д., прискорбные поздравления сразу двух семейств (хотя бы и культурных), не говоря уже о Вашем случайном появлении в этих аптечных склянках, где заседают допотопные чиновники, гражданские или церковные: честное слово, как тут не пожалеть беднягу, вынужденного явиться со всеми необходимыми бумагами в те места, где с жестокостью, неведомой даже самым свирепым людоедам, вас заживо женят, поджаривая на медленном огне вышеназванного похоронного торжества, именно заживо.
Рисунок из письма 756
Очень благодарен Вам за визит, такой дружеский и благотворный, заметно поднявший мне настроение.
Сейчас я чувствую себя хорошо и работаю в лечебнице или неподалеку от нее. Так, я только что вернулся с двумя этюдами садов.
Вот беглые наброски с них: тот, что крупнее, – это бедная зеленая сельская местность с небольшими домиками, синяя линия Альпия, бело-синее небо. На переднем плане – участки земли с тростниковыми изгородями, где цветут небольшие персиковые деревья. Все здесь небольшое – сады, поля, сады, деревья, даже эти горы, как на некоторых японских пейзажах: вот почему меня привлек этот мотив.
Рисунок из письма 756
Другой пейзаж, почти весь зеленый, с толикой лилового и серого, написан дождливым днем.
Рад слышать, что Вы нашли жилье, и хочу и впредь получать вести от Вас. Как идет работа, как выглядят эти места?
Моя голова теперь еще ближе к обычному состоянию, и пока что я желаю лишь одного: чтобы это продолжалось. Это будет зависеть в особенности от очень строгого режима.
По крайней мере, первые несколько месяцев я собираюсь оставаться здесь: я снял квартиру из двух крошечных комнаток. Но порой мне непросто вернуться к жизни из-за громадной внутренней безысходности.
Право же, это беспокойство… кто в наши дни способен жить, не подхватив его?
Лучшее утешение, если не единственное лекарство, как мне представляется, – это тесная дружба, хоть у нее и есть недостаток: она укореняется в нашей жизни прочнее, чем это может быть желательным в дни сильных страданий.
Еще раз спасибо за Ваш визит, который доставил мне столько радости.
Крепко жму руку в своих мыслях.
Адрес до конца апреля: площадь Ламартина, 2, Арль.
760. Br. 1990: 763, CL: 585. Тео Ван Гогу. Арль, воскресенье, 21 апреля 1889
Дорогой Тео,
когда придет это письмо, ты, вероятно, уже вернешься в Париж. Желаю большого счастья тебе и твоей жене.
Очень признателен за твое сердечное письмо и за купюру в 100 франков, которая была в нем.
Из 65 франков, которые я задолжал, я заплатил своему хозяину только 25 – мне пришлось оплатить авансом за 3 месяца комнату, где я не буду жить, но куда сложил свою мебель, и, кроме того, с дюжину франков ушло на разные расходы по переезду и т. д.
Затем, моя одежда была не в самом блестящем состоянии – когда я стал выходить, потребовалось купить что-нибудь новое, – я взял костюм за 35 франков и отдал 4 франка за 6 пар носков. Итак, от купюры осталось всего несколько франков, а в конце месяца нужно снова расплачиваться с хозяином, хотя можно попросить его подождать несколько дней. В лечебнице я оплатил счет по сегодняшний день, и внесенного задатка хватит почти до конца месяца.
В конце месяца я хотел бы вновь оказаться в лечебнице для душевнобольных, которая есть в Сен-Реми, или в другом таком же заведении – господин Саль говорил мне о ней.
Извини за то, что не останавливаюсь подробно на всех за и против такого поступка.
Мне пришлось бы слишком сильно напрягать голову, чтобы говорить об этом.
Надеюсь, достаточно сказать, что я чувствую себя совершенно неспособным снять новую мастерскую и остаться там одному, здесь, в Арле, или где-нибудь еще – все равно – на данный момент – хоть я и пытался решиться начать все заново – пока что это невозможно. Мне страшно потерять работоспособность, которая сейчас возвращается, если я буду принуждать себя снимать мастерскую и принимать все прочие обязанности.
Я желаю какое-то время оставаться в клинике ради своего и чужого спокойствия.
Отчасти я утешаюсь тем, что начинаю считать безумие обычной болезнью и принимать вещи как есть, ведь когда случались кризисы, мне казалось, что все плоды моего воображения – правда. Я именно что не хочу думать и говорить об этом. Прости за объяснения – но я прошу тебя и гг. Саля и Рея сделать так, чтобы в конце этого месяца или в начале мая я мог бы поселиться там как пациент.
Опять вести жизнь художника, как я делал до сих пор, сидеть в мастерской, не имея других развлечений, кроме походов в кафе или ресторан, терпеть все эти нападки соседей и т. д. – Я НЕ МОГУ. Жить с кем-нибудь, даже с другим художником, трудно, очень трудно: надо брать на себя слишком много ответственности. Не смею даже думать об этом.
Что ж, давай начнем с 3 месяцев, а там увидим. Пансион должен стоить там около 80 франков, я буду немного заниматься живописью и рисованием. Но не так неистово, как в том году. Не печалься из-за этого.
Эти дни, когда я переезжал, перевозил всю мебель, паковал картины, которые вышлю тебе, были печальными, и особенно печальным казалось то, что при всем, что было мне дано благодаря твоей, такой сильной братской любви за столько лет, ты ведь один поддерживал меня, мне приходится вновь излагать тебе эту печальную историю… но мне трудно выразить то, что я чувствую.
Ты был ко мне так добр, и это оказалось не напрасно, ведь добро было и осталось с тобой, и хотя материальных результатов нет, оно тем более осталось с тобой, но я не способен высказать то, что чувствую.
