У отца удар, приезжай, но все кончено.
490 (398). Тео Ван Гогу. Нюэнен, понедельник, 6 апреля 1885
Дорогой Тео,
я все еще под огромным впечатлением от недавно случившегося и оба этих воскресенья только рисовал.
Посылаю еще набросок мужской головы и один из натюрмортов с цветами лунника, сделанными в той же манере, что и тот, который ты взял с собой. Однако этот немного больше, а предметы на переднем плане – папины кисет и трубка. Если вдруг ты захочешь его получить, я, конечно, сразу отдам его с удовольствием.
Мама выглядит хорошо и пока отвлекается, отвечая на множество писем. Но конечно, все еще очень грустит. Кор только что уехал обратно в Хелмонд.
Рисунок, прилагавшийся к письму 490.
(Упоминающийся также в тексте «набросок мужской головы» неизвестен)
Не знаю, вспоминаешь ли ты, как в январе, когда на полях лежал снег, а в тумане вставало красное солнце, я написал тебе, что почти никогда не начинал год в таком мрачном настроении. Нам всем, несомненно, предстоит еще многое.
Конечно, ты поймешь, что я поселюсь в мастерской не для собственного удобства.
Мне от этого станет еще труднее.
Но я убежден, для них лучше, чтобы я ушел, особенно с учетом намерения мамы по возможности принять летом жильца, из тех, кто захотел бы жить за городом ради поправки здоровья, а если не получится, они будут еще свободнее в отношении гостей и т. д.
Тем не менее я все еще очень сожалею о случае с Анной, который заставил меня принять такое решение. То, что она сказала тебе, ничего не изменило в том, что касается ее упреков, и какими бы нелепыми ни были эти упреки и ее необоснованные предположения о том, что еще произойдет в будущем, она не взяла их обратно. Ну ты понимаешь, что в ответ на такие вещи я просто пожимаю плечами и, кстати, все чаще позволяю людям думать обо мне, что им угодно, и говорить, а в крайнем случае – и делать.
Но значит, у меня нет выбора: при таком начале нужно принять меры, чтобы не допустить ничего подобного впоследствии.
Итак, я решил твердо.
Надо полагать, на будущий год мама, Вил и Кор поедут в Лейден. Тогда я буду единственным, кто останется дома в Брабанте.
И по-моему, вполне вероятно, что я останусь здесь до конца своей жизни. Впрочем, я не желаю ничего иного, как сидеть в глухой деревне и писать деревенскую жизнь.
Я чувствую, что могу найти здесь поле деятельности для себя, поэтому буду спокойно держаться за свой плуг и прокладывать свою борозду. Полагаю, ты думаешь иначе и, наверное, предпочел бы, чтобы я шел другим путем, когда речь идет о месте жительства.
Но иногда мне кажется, что ты лучше разбираешься в том, чем можно заниматься в городе, а я, напротив, в деревне чувствую себя как дома.
Однако мне придется приложить немало усилий, прежде чем я вдолблю свои картины людям в голову.
Между тем я вовсе не собираюсь поддаваться унынию.
Я еще обдумал, что читал о Делакруа. 17 его картин были отвергнуты, он прямо сказал своим друзьям: «семнадцать отказов».
Сегодня я подумал, что эти первопроходцы были отчаянными ребятами.
Но и сейчас нужно продолжать борьбу, и я, такой, какой есть, я тоже хочу биться за себя. А значит, Тео, как я надеюсь, мы продолжим вместе то, что сейчас затеяли. В ожидании – вернее, пока я ломаю себе голову над более важными композициями – посылаю тебе этюды, такие, какими они выходят непосредственно из хижин. Конечно, люди будут говорить, что это не закончено или безобразно и т. д., но, по-моему, все равно надо показать. Я, со своей стороны, твердо верю, что найдется несколько человек, которые, оказавшись в городе и привязавшись к нему, сохраняют неизгладимые впечатления о деревне и всю жизнь продолжают скучать по полям и крестьянам.
Таких любителей иногда трогает искренность, и им не мешает то, что отталкивает других.
Я сам помню, как раньше часами ходил по городу мимо витрин, чтобы хоть где-нибудь взглянуть на что-нибудь загородное, не важно на что.
Сейчас мы только начинаем показывать то, для чего постепенно найдем людей, я в это твердо верю. Обстоятельства вынуждают нас, и мало-помалу мы сможем также показывать лучшие вещи.
Сейчас, в эти дни, меня очень занимает погашение счета за краски, и, кроме того, мне нужны холст, краски, кисти.
Поскольку из-за папиной смерти тебе пришлось делать кое-что чрезвычайное для дома, вот что я придумал.
Предположим, ты чувствуешь, что не в состоянии дать мне столько, сколько я получал дополнительно весной и летом в прошлые годы и без чего, кстати, я не могу обойтись.
Не счел бы ты в таком случае справедливым, что при улаживании дел я оставлю себе кое-какую сумму, например 200 франков из моей доли, которую, впрочем, охотно уступлю младшим? Могу уступить даже всю, если ты сможешь мне помочь.
Кстати, я не считаю, будто оставляю им свою долю, – скорее, благодаря тебе они могут сохранить мою часть.
Если я поселюсь в мастерской, непременно придется, например, заказать плотнику шкаф, потому что сейчас мне совсем негде складывать вещи, а еще я улучшу там освещение.
Для меня переезд не лучше пожара; впрочем, я верю, что мы сможем это преодолеть, приложив упорство и усилия.
Думаю, как только я поселюсь в мастерской, то по вечерам буду регулярно заниматься акварелью: здесь – дома – в комнате это не получается. А пока, также по вечерам, продолжу работать с моделью.
Что касается Анны, не думай, что я и впредь буду воспринимать такие вещи неправильно или злиться на нее, жаль только, что они считают, будто этим окажут маме услугу, вот что жаль, это глупо и неразумно. Пока мама и Вил здесь, между ними и мной, думаю, не случится никаких неприятностей. Но мама, конечно же, просто не способна понять, что живопись есть вера и это влечет за собой обязанность не обращать внимания на общественное мнение и что в этом деле побеждают с помощью упорства, а не уступок. «Я не могу дать тебе веру» – это также наш случай, меня с ее благородием, как это было и остается с папой.
Короче говоря, я собираюсь на этой неделе, вечером, начать тех крестьян вокруг миски с картошкой, или, может быть, сделаю их при дневном свете, или и то и другое – ты скажешь «ни то ни другое». Но получится это или не получится, я начну с этюдов для различных фигур. Кланяюсь, жму руку.
492 (399). Тео Ван Гогу. Нюэнен, четверг, 9 апреля 1885
Дорогой Тео,
