Давай предположим, что сперва мы подарили бы Йет Мауве «Воспоминания о Мауве».
Предположим, что я посвящу этюд Брейтнеру (у меня есть один, точно такой же, как этюд, которым я обменялся с Л. Писсарро, и этюд Рейда: апельсины, белый передний план, синий фон).
Предположим, что я дам какой-нибудь этюд нашей сестре.
Предположим, что мы подарим современному музею в Гааге
[12] – ведь у нас осталось столько воспоминаний о Гааге – монмартрские пейзажи, которые выставлялись у Независимых.
Остается один вопрос, весьма щекотливый. Терстех написал тебе: «Пришли мне импрессионистов, но только те картины, которые ты сочтешь лучшими», и ты, со своей стороны, вложил в посылку мою картину; теперь я оказался в неловком положении – надо убедить Терстеха, что я настоящий импрессионист Малого бульвара и рассчитываю им остаться. Что ж, он заполучит в свою коллекцию мою картину – я размышлял на днях об этом и придумал кое-что необычное, такое, что делаю не каждый день. Это подъемный мост с маленькой желтой повозкой и группой прачек, этюд, где земля – ярко-оранжевая, трава – совсем зеленая, небо и вода – синие.
Нужна лишь рама, сделанная специально для него, цвета – королевский синий и золотой, плоская часть – синяя, а наружная сторона – золотая. Если надо, рама может быть из плиса, но лучше покрасить ее.
Думаю, могу тебя заверить, что сделанное здесь лучше моих аньерских работ, написанных прошлой весной.
В моем плане нет ничего окончательного, кроме посвящения памяти Мауве и посвящения Терстеху. Мне пока не удалось написать ему пару строк, но я сделаю это, как только картина будет готова, это придет само, но ты ведь понимаешь, что мы в силах заставить их говорить о нас, если пожелаем, и можем продолжать знакомить их с импрессионистами, сохраняя полное спокойствие и уверенность в себе.
Если вновь увидишь Рейда, неплохо бы сказать ему, что мы не очень-то полагаемся на успех честолюбцев и предпочитаем хорошо делать свое дело, что мы удивлены его поведением, которому нет никакого объяснения, и теперь не знаем, что и думать о нем. Полагаю, Расселл старается помирить меня с Рейдом и написал письмо как раз с этой целью. Конечно же, я напишу Расселлу о том, что я откровенно сказал Рейду: это ошибка и безумие с его стороны – ценить картины тех, кто мертв, и ни во что не ставить живых художников. И что я, впрочем, надеюсь на перемену его взглядов в этом смысле.
Мне пришлось потратиться сразу после получения письма – на краски и холсты, и я буду очень рад, если тебе на днях удастся выслать еще что-нибудь. Картина с садом и влюбленными висит в Свободном театре. У багетчика Буайе по-прежнему есть литография с лысым стариком.
Текст письма 592 с зарисовкой
Я хотел бы, чтобы моя посылка прибыла до приезда Терстеха в Париж и ты мог бы повесить цветущие яблони в комнате. Очень рад, что с Конингом все устроилось и ты не живешь один. С Виньоном все печально, за этим наверняка стоит г-н Жандр, я желаю г-ну Жандру всяческих несчастий – он навлек их во множестве на других. Для папаши Мартена все закончилось грустно. Все не могу написать тебе так, как хотел бы: работа поглощает меня целиком. Наконец главное, что я собираюсь сказать: я хочу выполнить несколько этюдов для Голландии и навсегда оставить ее в покое. В эти дни, думая о Мауве, об И. Х. Вейсенбрухе, о Терстехе, о нашей матери и о Вил, я волнуюсь больше, чем следовало бы, и успокаиваюсь, говоря самому себе, что напишу для них несколько картин. А потом забуду о них и, наверное, стану думать только о Малом бульваре.
Будь уверен, Терстех не отвергнет картину, и я твердо решил, что эта и та, другая, для Йет Мауве, отправятся в Голландию.
Что до меня, я сам не стану писать Терстеху, и если захочу сказать ему что-нибудь, пошлю тебе письмо вместе с картиной.
595. Br. 1990: 598, CL: 476. Тео Ван Гогу. Арль, среда, 11 апреля 1888, или около этой даты
Дорогой Тео,
чертовски хорошо, что ты прислал все заказанные краски, я только что получил их, но еще не успел проверить. Я очень доволен. Сегодня к тому же хороший день. Утром я работал над садом с цветущими сливовыми деревьями – внезапно поднялся жуткий ветер, такого я нигде больше не наблюдал, он налетал порывами. В промежутках – солнце, под которым сверкали все крохотные белые цветки. До чего красиво! Ко мне присоединился мой друг-датчанин, и я, ежеминутно рискуя тем, что все повалится на землю, продолжил писать; в этой белизне много желтого, есть синее и лиловое, небо – белое и синее. Но что скажут об этих работах, сделанных на природе? Посмотрим.
После ужина я принялся за копию картины, предназначенную для Терстеха, – «Мост Ланглуа», которую отошлю тебе. Я хочу сделать такую же для Йет Мауве: если уж я столько трачу, не надо упускать из виду возможности возместить деньги, которые быстро улетают.
Жалею, что не попросил обратиться за красками к папаше Танги, хоть в этом и нет ни малейшей выгоды, даже напротив; но он занятный малый, и я часто думаю о нем. Не забудь поприветствовать его от меня, и скажи, что если он хочет картин для своей витрины, то получит кое-что отсюда, из числа лучших. Мне все больше кажется, что люди – корень всего, и хотя в душе навечно остается грусть оттого, что ты не нашел себя в реальной жизни, в том смысле, что лучше творить во плоти, чем в красках или гипсе, в том смысле, что лучше производить детей, чем картины или обстряпывать дела, в то же время ты чувствуешь, что живешь, думая о друзьях, тоже оторванных от реальной жизни.
Но как раз потому, что в сердцевине людских дел помещается то, что есть в человеческом сердце, нужно заводить дружеские связи в Голландии или, скорее, воскрешать их. Тем более что у нас почти нет причин опасаться за дело импрессионизма, оно восторжествует. И поскольку победа, считай, у нас в руках, нужно следить за своими манерами и действовать спокойно.
Мне хотелось бы видеть воплощение Марата, о котором ты говорил. Мне это, конечно же, было бы весьма интересно. Я невольно представляю себе Марата – в нравственном смысле – подобием (но более ярким) Ксантиппы, женщины, которую озлобила любовь. И все же это трогательно, но не так весело, как «Заведение Телье» Ги де Мопассана.
Закончил ли Лотрек свою картину: женщина в кафе, облокотившаяся на небольшой столик?
Если я сумею научиться дорабатывать на другом холсте этюды, сделанные с натуры, у нас вырастут шансы на продажу. Надеюсь, здесь это у меня получится, и поэтому я сделаю пробу с двумя картинами, которые уйдут в Голландию; ты тоже получишь их, так что мы не совершим ничего опрометчивого.
Ты был прав, сказав Тассе, что нужен еще и гераниевый лак, – он прислал его, я только что проверил; все краски, которые импрессионисты ввели в моду, неустойчивы, это лишняя причина употреблять смелые, слишком резкие цвета – время их смягчит, и даже с избытком. Все, что я заказал, то есть три хрома (оранжевый, желтый, лимонный), берлинская лазурь, изумрудная, краплаки, поль-веронез, свинцовый оранжевый сурик, – всего этого нет в палитре голландцев, Мариса, Мауве и Израэльса. Но это есть в палитре Делакруа, который был помешан на двух самых осуждаемых красках, лимонной и берлинской лазури. Все же мне кажется, что он создавал великолепные вещи, пользуясь этими красками – синими и лимонно-желтыми. Жму руку тебе и Конингу, и еще раз спасибо за краски.
